Эпоха Стального Креста - Роман Глушков

Подойдя к прутьям клетки, Проклятый еле слышно позвал меня:

– Извините, господин надзиратель, можно вас спросить?

– Спрашивайте, Жан-Пьер, – приблизился я к его камере и, предчувствуя очевидный вопрос отступника, тут же ответил: – Дети ваши в порядке, Кэтрин тоже; сейчас завтракают.

– Спасибо вам, – при упоминании детей глаза Жан-Пьера, до этого потухшие, прояснились и подобрели.

Я кисло усмехнулся:

– За что, Жан-Пьер?

Он понял, что ляпнул глупость, и усмехнулся мне в ответ, только еще печальнее. И действительно, за что благодарить? Ведь не сидят же они сейчас на солнечной полянке, а я не угощаю их свежезажаренными на огне сардельками...

– Скажите, это и впрямь так больно, как говорят? – Жан-Пьер перевел взгляд на Трон Еретика.

– Не знаю, не пробовал, – честно ответил я. – И по правде сказать, не собираюсь.

Руки Проклятого отпустили стальные прутья, и он отошел в тот угол клетки, где сквозь зарешеченное окно был виден край затянутого тучами неба...

Почему-то я не испытывал злости по отношению к этому человеку. Может быть, потому, что он не походил на воплощение зла, может быть потому, что и так был обречен... Кто знает? Не было в нем дикого безумия Люцифера; не было брызжущей слюной ненависти на всех и вся, как у сатанистов; не было тупой жестокости Пожирателей Святой Плоти и непрошибаемой упертости протестантов. А была лишь глубочайшая усталость, которая, даже учитывая то, что вчера его люди убивали моих бойцов, не могла разжечь во мне гнева...

Вся «кавалерия» прискакала сразу после завтрака. Кроме Аврелия и Джерома, поприсутствовать при первом запуске Трона соизволили также Бернард и Карлос. Чтобы сокамерники Иуды – Лаврентий и Эркюль – не вопили в защиту своего лидера, их приковали к нарам и заткнули рты кляпами, оставив того и другого наблюдать за действом, в скором времени ожидающем и их.

Самого Жан-Пьера, однако, силой тащить не пришлось – он вышел к Трону Еретика хоть и на подгибающихся ногах, но без посторонней помощи.

– Весьма похвально, Жан-Пьер, – изрек Аврелий, наблюдая, как Проклятый самостоятельно усаживается на Трон и кладет запястья в специальные контактные зажимы. – Вижу, ты на правильном пути. Будешь покладистым – облегчишь себе участь и сэкономишь нам время.

– Давайте, ваша честь, и вовсе не будем терять его понапрасну, – откидываясь на жесткую спинку Трона, сказал Иуда. – Я отнюдь не герой и чертовски боюсь боли. Вам надо, чтобы моя душа перед Очищением вернулась в лоно покровителя ее Господа Бога? Прекрасно, я готов подписать все нужные бумаги и публично признать это где угодно. Можете с чистой совестью доложить Пророку, что именно вы титаническими усилиями добились моего покаяния – я засвидетельствую и такое. Только, умоляю, не заводите ваш агрегат, а везите меня в Ватикан и сжигайте как можно быстрее, раз уж, я так понимаю, мечтать о петле мне заказано. Боюсь, что подохну тут от боли.

Аврелий слегка оторопел от такой беззастенчивой простоты, но он уже настроился на любимое занятие и сходить с этой тропы был не намерен.

– Однако вы посмотрите на него! Каков хитрец, а? – Он подошел и лично проверил закрепленные Джеромом зажимы. – Нет, это твоими устами говорит сидящий в тебе Сатана! Он, конечно же, страшится Очищения, а потому согласен на любой компромисс. Но он лжив и живуч, Жан-Пьер! Посуди, ну разве так на самом деле возвращаются к Богу? Ты ведь просто хочешь обхитрить своего судью и ввести его во грех искушения. И лишь в полной мере пройдя через боль и страдания...

– Вы сами-то верите во всю эту чушь? – оборвал его Иуда. – Я слишком долго вращался в ваших кругах, чтобы понять, как действительно вы почитаете своего Бога! Вы хоть помните его заповеди? Да, конкретно вы, магистр Аврелий? Я не буду далеко ходить за примером: не ваше ли дело рассматривал Апостол Инквизиции незадолго до моей, назовем ее так, отставки? Вы в пьяном виде изнасиловали дочь дьякона Оружейной Академии! И каков же был вердикт Пророка? Человек, совершивший смертный грех, оказался слишком ценен для него, а потому несчастную девушку признали совратившей Господнего Слугу ведьмой, и сожгли вместе с так и не согласившимся с этим приговором отцом! Ну, а что же ваш Господь? А он отвернулся и промолчал как всегда!..

Стоявший за спиной инквизитора Бернард усмехнулся – похоже, он знал эту историю, хотя ни я, ни Карлос, судя по его реакции, никогда не слышали о подобном. Аврелий же взвился и сорвался на крик:

– Ложь!!! Наглое очернение члена Ордена!!! Очередная твоя ересь, прихлебатель Дьявола!!! Ну ничего, сейчас ты запоешь по-другому!..

И он схватился за рукоятку на пульте, после чего принялся увеличивать напряжение электричества на Троне. Вопль Иуды огласил Комнату Правды, звоном отражаясь от ее железных стен. Тело его забилось в зажимах, а на шее вздулись лиловые вены.

– Ну как, ощущаешь прилив божьей благодати? – злорадствовал Аврелий, возвращая рукоятку на «ноль«. – К обеду будешь петь псалмы не хуже юного семинариста!

Иуда же отдышался и с трудом вымолвил:

– Что ж, каков Бог, такая и благодать. На большее я и не рассчитывал.

Процедура повторилась. Я не любитель подобных зрелищ, но сегодня служба заставляла неотлучно находиться в этом пропитанном страхом и болью помещении.

На этот раз Жан-Пьер приходил в себя дольше. Пот градом катил ему на лицо из-под так называемой «короны» – опоясывающего голову верхнего контактного зажима. Дыхание его стало чаще и тяжелее, ногти побелели.

– Крепко засел в тебе Сатана, – говорил Аврелий, раскладывая перед собой служебные бумаги. – Очень крепко. Представляешь: беру я у тебя подписи под всеми документами, а в Ватикане ты возьми да и отрекись от них! Да еще и ляпнешь что-нибудь этакое об Отце нашем Небесном, как сейчас, например! И кто я буду после такой твоей выходки, а? Нет, Жан-Пьер, магистр Аврелий себя опозорить не даст и только ему дозволено судить, воистину ли ты готов предстать перед Создателем или просто прикидываешься.

– Клянусь вам... – Иуда все еще не мог отдышаться. – Клянусь, что ничего такого не скажу! Перестаньте, прошу вас!

– А знаешь, как я определяю, когда человек искренне желает возвращения? – продолжал инквизитор, пропуская просьбу отступника мимо ушей. – Тебе интересно? Я расскажу: по глазам! Глаза, Жан-Пьер, – самый точный, самый проверенный индикатор души. На данный момент они у тебя испуганные, но за страхом я вижу то, чего Господь никогда не одобрял в своих подданных – непокорность! Настоящую, хорошо сокрытую тобой непокорность души! И эту непокорность нам и предстоит теперь искоренять.

– Не думаю, ваша честь, что есть такая сила, что способна заставить мою душу вернуться обратно к этому Богу, – Иуда, кажется, начинал понимать, что так просто ему от Аврелия не отделаться. – Я видел, какие мерзости он позволяет творить своим ближайшим слугам. Моя душа не вернется, а вы просто-напросто сломаете и унизите меня, но не более того. И я ничуть не сомневаюсь в том, что вам это удастся. Очень скоро я начну ползать по полу и лизать вашу обувь, только чтобы вы прекратили причинять мне боль. Вот тогда-то в моих глазах вы и прочтете желаемое раболепие и так ценимую вами овечью кротость. Но до души, ваша честь, вы никогда не доберетесь, ибо никому во веки веков не узнать, что же она собой представляет.