Суси-нуар. Занимательное муракамиедение - Дмитрий Коваленин

– Существует мнение, что когда человек долго живет за границей, он начинает больше и глубже думать о своей стране. Вы можете сказать такое о себе? Действительно ли «со стороны виднее»?

– В какой-то степени – да. Американцы часто спрашивали меня, почему я не пишу об Америке. Но дело в том, что я не хочу писать об Америке. Я хочу писать о Японии. Да, я прожил в Штатах несколько лет – главным образом, в университетах Принстона и Гарварда, потому что они обеспечивали мне визу, но у меня не было перед ними никаких реальных обязательств, я просто жил там в свое удовольствие. Америка произвела на меня слишком большое впечатление, чтобы о ней писать. Лучше уж я буду писать об Азии. Вот и сейчас я работаю над книгой о том, что делали японцы в Китае в 30-е годы[48]. Этот роман я начал еще в Принстоне, у них отличная библиотека. Я прочел там огромное количество книг о войне, и в мой мозжечок начала назойливо стучаться мысль: а кто такие мы, японцы, на самом деле? Что мы там делали? Это очень большой вопрос. Я захотел узнать, что делал там мой отец[49]. Он служил там в 30-х годах и рассказывал мне о войне, когда я был совсем маленьким. Некоторые из этих историй меня по-настоящему шокировали. Небольшие, но очень кровавые истории. И сейчас, сорок лет спустя, я понял, что хочу об этом написать. Ведь, по большому счету, японцы так и не поняли, что происходило во Второй мировой войне. Да, бомбардировка Хиросимы и Нагасаки – это кошмар. Но то, что японцы вытворяли в Китае или в Пёрл-Харборе, – не меньший кошмар. Сегодняшние люди не знают, что там творилось. Они не думают о том, что именно привело Японию к бомбардировке Хиросимы и Нагасаки. Не задумываются о японской интервенции в Китае и налетах на Пёрл-Харбор. Сегодняшние японцы хотят быть жертвами войны. Раз нас бомбили – лучше уж мы будем жертвами. Виноваты – не мы. А те, кто сидит в правительстве, в Императорском дворце и в Парламенте. Но все дело в том, что именно мы, японцы, были агрессорами, и только мы сами виноваты во всех этих зверствах. Наше прошлое и будущее связаны друг с другом. Но люди не желают об этом думать.

– Создается впечатление, что на вас очень сильно повлиял Филип К. Дик – особенно в «Дэнсе». Вы его много читали или только в последнее время?

– Нет, я не большой поклонник Филипа Дика. Хотя все вокруг и говорят, что он крут. Я прочел пару-другую его книг и на этом бросил. Куда больше мне нравится Воннегут и Стивен Кинг. А также Тим О'Брайен и Джон Ирвинг. А из Латинской Америки – Борхес и Гарсиа Маркес.

– Когда читаешь ваши романы, невольно замечаешь странную особенность. Все сцены секса и спереди, и сзади словно отделены от основного текста некими «швами» – как если бы их «вставляли» искусственно. История течет, потом прерывается для сцены с сексом, а потом возвращается в обычное русло. И только в «Норвежском лесе» сексуальные сцены органично вливаются в повествование – очень естественно и убедительно…

– О, большое спасибо! Многим в Японии, как я заметил, не понравился весь этот секс в «Норвежском лесе». Уж не знаю почему, но некоторых это раздражало. А кое-кто даже посчитал это «порнографией» и записал меня в сексуальные маньяки… (Смеется.) Но это, конечно же, глупости. Я просто писал о сексе, потому что это очень важная часть человеческой жизни, вот и все. Когда ребенку дают новую игрушку, он хочет с нею поиграть. Но в своей очередной книге я практически не использую эту игрушку, я уже ею наигрался.

– Вы могли бы рассказать, что именно побудило вас приехать в Америку?

– Сначала я прожил три года в Европе – в основном в Греции и Италии, только на год посередине вернулся в Японию. Из Японии я уехал потому, что успех моих романов усложнил мою жизнь, мне стало физически сложно там находиться и писать дальше. Я стал знаменитым, а это очень неудобно в повседневности. Европа мне очень понравилась, там красиво и весело – но лично мне было трудно сосредоточиться на работе. В Италии меня окружали в основном итальянцы, в Греции – греки, и я постоянно ощущал себя иностранцем, чужаком, пришельцем с другой планеты. И только здесь, в Америке, это чувство исчезло. Как раз это мне и нравится в Штатах – вокруг тебя все такие же, как ты сам, можно запросто встречаться с людьми, заводить знакомства, дружить. А потому – легче всего сосредоточиться на работе. Здесь всем до лампочки, знаменитость ты или нет.

– И все же многие японцы, которые переехали в Штаты, говорят, что раньше американская культура им представлялась чем-то вроде фантазии – такой большой веселый бунт против родителей, традиций и так далее. А реальность оказалась гораздо жестче. У вас не было шока или хотя бы удивления от того, что вы пережили в американской реальности?

– Да, было немного. Самое ужасное в Америке – это бытовой криминал. Здесь практически каждый день встречаешься с преступностью, с ненавистью одного человека к другому. Конечно, все это есть и в Японии, но там это хотя бы не так очевидно. Столько оружия у простых людей – для Японии это просто немыслимо! А для большинства американцев это естественно, как неотъемлемая часть жизни. Они, конечно, понимают, что это страшно и опасно, но смиряются с этим по принципу «а куда деваться?»… И еще я заметил, что очень многие американцы любят учить других, как следует жить на свете. Возможно, потому, что привыкли побеждать, не знаю. Все-таки, за исключением Вьетнама, вы, как правило, выигрывали любые войны и споры, в которые вас затягивало… Большинство американцев на личном уровне – очень добрые люди. Но они слишком часто уверены в собственной правоте. А это порой приводит к заносчивости и неадекватной оценке того, что происходит на самом деле.

* * *

В 1998 году Мураками отбирает 24 любимых джазовых суперхита для двойного компакт-диска – звукового сопровождения к сборнику своих размышлений о западной музыке под названием «Портреты в джазе»92. Вот эти произведения: