Роза в цвету - Луиза Мэй Олкотт

прости, пожалуйста! Ты такая добрая. Я пока эти ужасные сапожищи натягивал, про все забыл. Это мама меня заставила, хотя я и говорил, что они прилипнут к ногам, как куски лакрицы, – добавил Джейми, вдохновленный воспоминаниями о тех прискорбных случаях, когда вышеупомянутые сладости подтаивали у него в карманах, а потом отказывались оттуда вылезать.

– Ну и что мы теперь будем делать? – осведомилась Роза, когда Джейми наконец разулся. – Поскольку читать мне нечего, можем и поиграть.

– Я научу тебя подаче и броску. Ловишь ты мяч для девочки совсем неплохо, а вот броскам твоим грош цена, – объявил Джейми; проскакав через всю прихожую в домашних туфлях, он извлек мяч из некоего таинственного укрытия, в которых мальчики, по обыкновению, припрятывают целыми кучами всякую ерунду.

Роза, разумеется, согласилась и добровольно пошла на риск получить синяк под глазом или вывих пальца – она старалась до тех пор, пока юный тренер не объявил торжественно, что «нет никакой радости играть в месте, где повсюду окна, вазы и всякое такое, так что дай-ка лучше мне эту отличную книжку про капитана Немо и «Наутилус», пожалуйста».

Получив требуемое, он растянулся на кушетке, задрав ноги вверх, и без единого слова нырнул в «Двадцать тысяч лье под водой», откуда не показывался целых два часа, к единодушному облегчению всех его родственников.

Роза же, лишенная как нежданного товарища по играм, так и вожделенной книги, отправилась в гостиную и обнаружила там французский роман, который Китти взяла в библиотеке и оставила в экипаже среди покупок. Роза устроилась в любимом кресле и принялась читать столь же прилежно, как и Джейми, – снаружи же завывал ветер и падал снег.

Целый час ничто не нарушало уютной тишины, ибо бабушка Биби прилегла наверху вздремнуть, а дядя Алек что-то писал в своем собственном укромном уголке; по крайней мере, так оно казалось Розе, но вот раздались шаги, заставившие ее поспешно отложить книгу и поднять глаза – в них появилось то же выражение, что и много лет назад, когда ее ловили за какой-то шалостью.

– Я тебя напугал? Возьми-ка экран, пламя-то жаркое, ты лицо обожжешь. – И дядя Алек подвинул экран к камину.

– Спасибо, дядя. Я и не почувствовала. – Румянец сделался еще ярче, когда виноватый взгляд остановился на книге, так и лежавшей на коленях; от этого экран не помог.

– Это у тебя там «Квортерли»? Я хотел просмотреть одну статью – не дашь мне его ненадолго? – спросил дядюшка, наклоняясь к ней с любопытством во взгляде.

– Нет, сэр, я роман читаю. – И Роза вложила книгу ему в ладонь, так и не произнеся вслух ее названия.

Едва прочитав заголовок, доктор понял подоплеку ее взгляда и догадался, в чем заключается «шалость». Он сдвинул брови, а потом улыбнулся, ибо не удержаться ему было от этого, глядя на Розу, так сильно засмущавшуюся в свои двадцать лет.

– Ну и как? Интересно?

– Очень! Я будто перенеслась в другой мир и совсем забыла о нашем.

– Не слишком приглядный мир, полагаю, если тебе страшно или стыдно на этом попасться. Откуда это? – спросил доктор Алек, разглядывая книгу с крайним неодобрением.

Роза сказала откуда, а потом медленно добавила:

– Мне очень хотелось прочитать этот роман, и я подумала, что можно, потому что ты же его читал в ту зиму, которую мы провели в Риме, – все еще тогда о нем говорили.

– Я его прочитал, чтобы понять, подходит ли он для тебя.

– И видимо, решил, что не подходит, потому что мне ты его не дал.

– Совершенно верно.

– Тогда я не стану дочитывать. Вот только, дядя, я не понимаю почему, – добавила Роза задумчиво, поскольку как раз дошла до апогея романтической истории, которая ей казалась совершенно захватывающей.

– Может, и не понимаешь, но ведь наверняка чувствуешь? – хмуро спросил доктор Алек.

Роза опустила зардевшуюся щеку на руку, немного подумала, потом подняла глаза и честно ответила:

– Да, чувствую, вот только объяснить не могу, просто догадываюсь, что что-то не так, потому что, когда ты вошел, я покраснела и вздрогнула.

– Вот именно. – И доктор энергично кивнул, словно обрадованный этими симптомами.

– Я правда пока не заметила в этой книге ничего дурного. Известный автор, прекрасный слог – это ты сам знаешь, а персонажи настолько правдоподобные, что мне кажется, будто я где-то с ними встречалась.

– Надеюсь, что нет! – вырвалось у доктора, который стремительно захлопнул книгу, словно не хотел, чтобы неприглядные существа вырвались оттуда наружу.

Роза засмеялась, но решила не отступаться: очень уж ей хотелось дочитать интересную историю, но только с дядиного разрешения.

– Я и раньше читала французские романы, ты сам мне их давал. Да, не много, зато самые лучшие; мне кажется, я умею отличать плохие от хороших, и если бы этот был дурного свойства, он бы мне не понравился.

В ответ дядя открыл книгу и немного полистал, отыскивая некое конкретное место. Потом вложил ее Розе в руку и негромко попросил:

– Прочитай вслух страницу-другую, переводя по ходу дела. Когда-то тебе это нравилось, давай попробуем снова.

Роза подчинилась и споро принялась переводить с листа, изо всех сил стараясь передавать смысл на безупречно правильном английском. Однако чем дальше, тем медленнее она продвигалась, потом стала выпускать отдельные фразы, а в итоге и совсем умолкла, причем, судя по виду, ей бы снова не помешал экран.

– Что такое? – спросил дядя, наблюдавший за ней с крайне серьезным видом.

– Тут некоторые фразы не переводятся, а если попробовать, их только испортишь. По-французски в них нет ничего такого, но на нашем неуклюжем английском они звучат дурно и грубо, – пояснила Роза с легкой досадой: ей было неприятно, что она не смогла доказать свою правоту.

– Знаешь что, душа моя? Если эти замечательные фразы невместно перекладывать на честный английский язык, то и содержащиеся в них мысли невместно вкладывать в твою невинную головку! Эта глава служит ключом ко всей книге, тебя искусно и изобретательно довели – а точнее, низвели до этой точки повествования, и ты перестала замечать, сколько в этом повествовании дурного. Хуже всего, что автор, безусловно, талантлив, он умеет ловко запрятать зло и придать опасности лоска.

Доктор Алек помолчал, а потом добавил, бросив тревожный взгляд на книгу, над которой по-прежнему склонялась его племянница:

– Дочитывай, если хочешь, но помни, душа моя: то, что может стать гибельным в двадцать, в сорок уже можно читать без риска, а еще – нужно строго следить за тем, чем именно мы питаем этот прекрасный, но опасный дар под названием «воображение».

Дядя прихватил свой медицинский обзор