Шаровая молния 2 - Александр Викторович Горохов

и не вступали в перепалку, а просто выстрелили бы в меня. То есть, шли с намерением поговорить. Да и иначе не могло быть. Вы же умный человек, и понимаете, что таким шагом вы только усугубили свою ситуацию: мало того, что остались бы без семьи, так ещё и провели бы несколько лет в тюрьме за убийство при отягчающих обстоятельствах. А сотрудничая с нами, вы получаете шанс жить, как и прежде.

— И каждый день бояться, что либо меня свои поймают на этом «сотрудничестве» и попросту расстреляют, либо вам что-то не понравится, и вы пустите в дело добытые вами документы.

— А что делать? В каждом варианте имеются свои риски. Нужно было раньше думать. Там, в Сталинграде.

— Короче! Что вы хотите?

— Я уже говорил: нам нужна некоторая информация, которой вы владеете.

— Только не говорите, что вы, получив её, уничтожите компрометирующие меня копии допроса Зотовой.

— А вы действительно умный человек! Конечно, не уничтожим. Но я обещаю, что не буду слишком назойливым в своих просьбах.

— Хорошо, я согласен, — после минутной паузы кивнул Николай. — Но и «за спасибо» я не собираюсь на вас работать.

— А что вы хотели от нас?

— Деньги. Чему вы удивляетесь? Если я попадусь, то пусть уж у моей семьи будет хоть какой-то запас средств на некоторое время. Ну, или после того, как они тоже выйдут на свободу: советское законодательство, как вы знаете, сурово к семьям предателей, но для них, в отличие от меня, смертная казнь не предусмотрена. Какая информация вам нужна?

Николаю показалось, что в глазах «дипломата» мелькнуло презрение. Ну, да. Предателей не любят не только те, кого предают, но и сторона, на которую работает изменник.

— Во-первых, нам очень интересно, чем занимается учреждение, в котором вы служите. Направление деятельности, структура, штатное расписание. Во вторых, если мы уже знаем, что непосредственно вы имеете отношение к танку Т-34, выпускаемому в Сталинграде, то нам хотелось бы получить его технические характеристики. Подробные характеристики. Ну, а дальше всё будет зависеть от анализа сведений, которые вы передадите. Если вы расскажете мне это прямо сейчас, будет просто прекрасно.

— Смеётесь? — захохотал Демьянов. — Я вам рассказываю, а вы разводите руками и заявляете, что у вас нет с собой нужной суммы. И вы мне её выплатите потом. Когда-нибудь, когда у кого-нибудь в карты выиграете. Как писали замечательные советские писатели Илья Ильф и Евгений Петров — утром деньги, вечером стулья. Я не настаиваю на том, чтобы вы давали деньги авансом. Пусть будет из рук в руки: я вам пакет с информацией, вы мне пакет с деньгами.

Сначала торговались из-за суммы, которую Николай «зарядил» реально огромную для обычного советского труженика: десять тысяч рублей. Немец же настаивал на одной тысяче, но, в конце концов, сошлись на пяти. Потом из-за времени. У «дипломата» явно «горели» сроки, и он готов был произвести обмен хоть завтра. Демьянов же настаивал на следующем воскресенье, когда он придёт на репетицию к Шварцу. И тут тоже обоим пришлось идти на компромисс: вечером в четверг. Но не здесь, в непосредственной близости и от Наркомата, и от здания ОПБ, а на Тверском бульваре.

Около шести вечера 5 июня 1941 года на лавочку рядом с Пушкинским дубом на Тверском бульваре опустился прилично одетый мужчина среднего возраста, державший в руках портфель, с какими любят ходить преподаватели высших учебных заведений. Но не простецкий, производства какой-нибудь подмосковной артели, а явно заграничный: из качественно выделенной кожи, с позолоченными латунными застёжками. Минут через десять со стороны Никитского бульвара на тропинке показался молодой человек в форме капитана ГУ ГБ. Среднего роста, судя по крепкой фигуре, явно не брезгующий спортом. Кивнув «профессору», мужчина опустился рядом с ним, и, обменявшись несколькими фразами, раскрыл планшетку, из которой вынул коричневый плотный конверт. Приоткрыл клапан конверта и чуть вытянул стопку листов бумаги.

«Профессор» кивнул, расстегнул портфель и тоже достал из него конверт, но уже из более качественной бумаги. Мужчины обменялись конвертами, спрятав полученное в свои сумки, после чего чекист поднялся и уже собрался шагать туда, откуда пришёл. И тут произошло что-то, чего оба встречающихся не ожидали. Трудно сказать, откуда взялись четверо молодых людей, бросившихся к лавочке. Двое мгновенно скрутили сотрудника ГУ ГБ, пытавшегося выхватить из кобуры пистолет, а двое — «профессора».

— Что это значит? — заорал человек с портфелем. — Вы не имеете права! Я иностранный дипломат!

Чекист ничего не кричал, получив кулаком по рёбрам, а потом ещё и свалившись вместе с нападающими на пешеходную тропинку. Он пытался вырваться, но его противники хорошо знали своё дело: несколько секунд, и руки капитана ГБ схвачены наручниками за спиной, пистолет отброшен в сторону, а планшетку рассматривает перепрыгнувший ограду красный командир в таком же звании, но лет на десять старше по возрасту. Вскрыв конверт из планшетки, старший группы захвата кивнул и передал одному из подчинённых.

— Это ваш портфель? — обернулся он к «профессору».

— Да. Но я дипломат, я обладаю дипломатической неприкосновенностью, и вы не имеете права меня обыскивать. Я требую вызвать германского консула!

— Вот и отлично. Вы подождёте его в ближайшем отделении милиции.

36

Как и в «прошлой» истории, наркома боеприпасов Ванникова сняли с должности 9 июня, а на его место назначили Дмитрия Фёдоровича Устинова. Только, кажется, Бориса Львовича на этот раз не арестовали, а просто отправили в отпуск. Для него это, скорее всего, лучше, а вот промышленный отдел ОТБ-100 остался без руководителя. Точнее, и.о. начальника отдела стал Михаил Ильич Кошкин. Учитывая то, что он работал на заводах и в Ленинграде, и в Харькове, вполне себе достойная замена. А Дмитрия Фёдоровича ждёт большое плавание: в голове Демьянова просто не находилось кандидатуры человека, который руководил бы советской «оборонкой» в 50-70-е годы лучше Устинова.

Кстати, про голову. Задание группе захвата при операции по нейтрализации германского «дипломата» Шлоссера было действовать как можно более правдоподобно. Вот и приложился он башкой, когда его «брали». Сотрясение, не сотрясение, но болела она после этого пару дней. А вот ссадины на лице от «тесного контакта» с твёрдой поверхностью пешеходной дорожки Тверского бульвара заживали намного дольше. Так хотелось произнести, глядя в зеркало, «ну, и рожа у тебя, Шарапов». Да ведь не поймут, причём тут какой-то никому не известный Шарапов, о котором не только фильм