Убийство в музее восковых фигур - Джон Диксон Карр

— Возможно, удастся узнать, не проходила ли мимо охраны женщина, похожая на мадемуазель Мартель?

— Боюсь, вы не решитесь выйти, чтобы задать этот вопрос.

— Это могли бы сделать вы.

— Послушайте, милый юноша, — она энергично выдохнула струйку дыма, — мне плевать на то, кто убил Клодин Мартель. Я не шевельну мизинцем, для того чтобы помочь вам найти убийцу. Очевидно, что это не Галан (я сделала этот вывод из ваших слов). Сейчас передо мной одна цель — покончить с ним.

— Но одно влечет за собой другое.

Глаза ее сузились.

— Каким образом?

— Они соучастники, не так ли? Он и эта дамочка Прево. Она готова стать свидетельницей обвинения.

Мадемуазель Огюстен сделала затяжку и кивнула:

— Хорошо, я согласна. Излагайте план кампании.

— Во-первых, можете ли вы вытащить меня отсюда?

В ответ она неопределенно пожала плечами.

— Ясно, что надо попытаться. Галан, обыскав все углы, явится сюда и затем… — Она внимательно посмотрела на меня и провела пальцем по горлу. — Я, конечно, могла бы призвать своих людей, собрать вокруг нас гостей и вывести вас открыто. Вряд ли Галан осмелится что-нибудь предпринять. Он не захочет дополнительных осложнений. — Мадемуазель Огюстен продолжала смотреть на меня оценивающим взглядом.

Я отрицательно покачал головой:

— Никуда не годится. Галан будет предупрежден. Он не начнет свалку, но наверняка сумеет ускользнуть до появления полиции.

— Хороший мальчик! — заявила она с облегчением. — Вы мне все больше нравитесь. У вас достанет выдержки проследовать мимо охраны под маской? Пойдем вместе — сойдете за моего любовника.

— Счастье даже притворяться таковым.

Она пропустила мои слова мимо ушей.

— Это опасно. Если вас схватят…

Мной опять овладело возбуждение от предстоящей опасности. Казалось, что я вновь заряжен взрывной энергией. Поэтому я уверенно сказал:

— Поверьте, мадемуазель, за один сегодняшний вечер я получил развлечений и пощекотал себе нервы больше, чем за последние шесть лет жизни. Приключение обязано завершиться со славой. У вас здесь отыщется что-нибудь выпить?

— Не впадайте в эйфорию, будьте благоразумны. Вам придется оставить пальто и шляпу в гардеробе. Я добуду другие. Надо снять повязку и натянуть шляпу пониже, чтобы прикрыть пластырь. Надеюсь, кровотечение остановилось. Ваша сорочка в ужасном виде — ее следует прикрыть. У вас есть маска?

— Где-то потерял. Думаю, что во дворе.

— Хорошо, я найду такую, что прикроет все лицо. И наконец, последнее. Они тщательно охраняют дверь и наверняка потребуют, чтобы на выходе предъявлялись ключи. Всем известно, чьим ключом вы воспользовались. Я найду другой. Подождите, пока я проведу разведку. Коньяк в баре рядом с туалетным столиком.

Она выбежала за дверь, но на сей раз не стала ее запирать. Я поднялся. Боль пронзила спину и голову, расплываясь волнами дурноты, ноги все еще казались ватными. Но радостное возбуждение, которое подарило мне приключение этой ночи, поддерживало мои силы. Я постоял, пока пол не перестал раскачиваться, а окружающее приобрело ясность очертаний. После этого я направился к шкафу, на который указала мне хозяйка.

Там оказался «Наполеон» 1817 года. Бутылка покоилась в серебряной корзинке филигранной работы. Припомнив, как я тянул коньяк вчера вечером под неодобрительным взглядом унылой девицы, я сумел полностью оценить комичность фантастической ситуации. Я сделал большой глоток и почувствовал, как по телу начало разливаться тепло. Мне стало лучше. Я налил себе еще одну порцию, и в этот момент увидел свое отражение в зеркале над туалетным столиком.

Бог мой! Это было кошмарное видение. Я выглядел как после недельной попойки, бледный, едва держащийся на ногах. Повязка на голове, мятая, в кровавых пятнах сорочка. Больше того, нож, брошенный ночной крысой, распорол рукав. Надо признать, что бросок был довольно точен. Я поднял бокал, приветствуя свое отражение, и залпом проглотил золотистый огненный напиток. Спокойно! Отражение стало слегка размытым. Коньяк произвел на меня довольно странное действие. Я совершенно непроизвольно исполнил па какого-то экзотического танца и, к своему собственному изумлению, громко расхохотался. Золоченые журавли и павлины довольно дружелюбно поглядывали на меня со стен. Столбики дыма поднимались над курильницами, в которых тлели огоньки. Несомненно, из-за них в комнате стало невозможно жарко…

Наконец появилась Мари Огюстен. Вместе с ней появилась мягкая черная шляпа огромного размера. Шляпа, видимо, была похищена у одного из гостей, так же как и длинная накидка. Когда все приготовления закончились, мы остановились у золоченой тумбочки, чтобы надеть маски. Она выключила все лампы, за исключением вычурного серебряного светильника в форме пагоды, стоящего на тумбочке.

Его слабый свет не мог рассеять темноты у стен комнаты. Из зала доносилось приглушенное мурлыканье оркестра. В матовом освещении лицо Мари приобрело цвет старой слоновой кости, подчеркивающий высокие дуги бровей, ярко накрашенные губы.

— Итак, что мы будем делать, если выйдем из клуба? — спросила она.

— Сразу в музей. Я должен взглянуть на этот нож. Затем к телефону. Будет лучше, если вы отдадите мне пистолет.

Она передала мне оружие. Наши пальцы соприкоснулись на мгновение, но я не мог оторвать от нее взгляда. За душной гостиной, заставленной пухлой, набитой конским волосом мебелью, обрела жизнь одна из сказок Шехерезады.

— Я ношу черную, потому что у меня нет любовника, — сказала она, опустив на лицо маску. Из ее прорезей на меня смотрели полные загадки глаза. Мари Огюстен медленно подняла руку к выключателю лампы, и наступила темнота.

Когда мы подошли к двери, она знаком приказала мне остановиться и выглянула в соседнее помещение. Приглашающий кивок — и я прошел через полутемную, завешанную фантастическими коврами комнату к стеклянным дверям, ведущим в переход. В моей руке был зажат серебряный ключ, принадлежащий, как она сказала, человеку, недавно уехавшему в Америку. Звучание оркестра стало слышнее — оно возвещало о нашем вступлении в странный, фантастический мир, населенный гоблинами в разноцветных масках.

Час был поздний, и веселье, очевидно, достигло апогея. Еще минута, и мы полностью погрузились в его грохот. В конце темного перехода я мог различить арку, ведущую в зал. В ровном шуме голосов то и дело раздавались взрывы смеха, выкрики, звон бокалов. Я старался держаться спокойно, но это усиливало внутреннее напряжение. С противоположной стороны на нас накатывались сладко-болезненные звуки музыки. Мы уже были в главном зале под высокими арками из белого мрамора. Зеркала были расположены весьма хитроумно: линия арок, казалось, вела в бесконечность. И, как в музее, мне вновь почудилось, что мы очутились в таинственном полумраке подводного царства. Но теперь сумеречные воды были заполнены гоблинами. Черные маски, маски зеленые, алые, фигуры, карикатурно искаженные зеркалами. Тени в черных нарядах, плывущие рука об руку, тени, укромно расположившиеся по углам и многократно тиражируемые зеркалами, создавали фантастическую картину.