Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс

Однако у функционирующей экономики должны быть средства, позволяющие достигать целей, то есть должны быть определенные экономические институты и экономическая культура. Это нормы, правила, институты и законы, посредством которых она привлекает своих участников; открывает им возможности получения профессиональных знаний и опыта; подталкивает их к творческому отношению и, согласно неоклассической экономической теории, распределяет землю, рабочую силу и капитал между предприятиями и отраслями, устанавливая правила распределения дохода или товаров. Как же в таком случае должна работать социалистическая экономика, чтобы решать все эти задачи?

Социалисты, хотя они преследовали достаточно разные цели, инстинктивно пришли к общему пониманию этих средств, решив, что впоследствии они смогут подробнее обсудить главные цели, на которые эти средства будут направлены. Ключевым инструментом (как на местном уровне, так и на уровне всей страны) должен был стать тот или иной механизм централизованного контроля над основными направлениями инвестиционной деятельности. Не должно быть ни капиталистов, ни частных инвесторов, которые могли бы наложить вето на тот или иной инвестиционный проект. Другим инструментом должна стать заработная плата, выплачиваемая работникам — шахтерам, медсестрам, музыкантам и т. д. Государство должно было дополнять эту заработную плату «социальным дивидендом», который при капитализме считался бы прибылью. Решения о методах производства и распределении работ должны на предприятии приниматься коллективно и учитывать удовлетворенность работников своим трудом, а не только их производительность; рабочий должен мотивироваться интересом к самой работе, а не тем, сколько времени ему придется просидеть без работы, если его уволят и наймут лучшего работника. Наконец, решение о распределении рабочей силы и капитала между предприятиями и отраслями должно приниматься политически, представителями рабочих, а не на основании наименьших затрат, наибольшей цены или прибыли, то есть не за счет рыночного механизма.

Различные направления социализма расходились в вопросе о масштабе соответствующих преобразований. Последовательные классические социалисты, в том числе марксисты, стремились к централизованному контролю над доступным капиталом и ценами на всех предприятиях, как малых, так и больших, и во всех отраслях, от сельского хозяйства до кинопроизводства. Более умеренные социалисты стремились к государственному контролю лишь над «командными высотами» экономики, в том числе и над тяжелой промышленностью. Сторонники рыночного социализма допускали наличие как государственных, так и частных компаний, которые могли бы свободно покупать и продавать продукты и промежуточные товары на открытых рынках (хотя одним из инструментов могли бы быть непомерно высокие налоги). Фабианские социалисты Британии считали, что начинать надо с малого, постепенно меняя экономику. Они стремились «реформировать» капитализм; что касается коммунистов, они считали, что капитализм не поддается реформированию, его можно только низвергнуть.

Сегодня может показаться, что в классических спорах межвоенных 1920-1930-х годов речь шла о желательности реализации социалистических ценностей, но на самом деле это совсем не так. Тогда спорили о возможности создания таких экономик, у которых были бы свойства, нужные социалистам. Могли ли социалисты прийти к успеху, как они сами его понимали? Прагматику такой вопрос может показаться вполне эмпирическим: можно было просто подождать развязки социалистических экспериментов. Однако в 1920-х годах можно было наблюдать только один эксперимент, начавшийся в России, а также была вероятность того, что он начнется в Германии или Франции. Поэтому эмпирические данные, в отличие от теории, имели меньше веса, чем, скажем, при агрономическом эксперименте, проводимом на различных участках земли. Если бы социалистическая экономика на русской почве с каждым годом добивалась все больших успехов или же, наоборот, приносила все большие разочарования, это не гарантировало бы того, что эксперименты в других странах приведут к тем же результатам или даже что результаты в самой России останутся прежними.

Здесь в нашу историю вступает Людвиг фон Мизес, венский экономист-теоретик крайне непростого нрава, который вместе со своим бывшим учеником Фридрихом Хайеком основал австрийскую экономическую школу. Поскольку Мизес мог вблизи наблюдать за революцией в России и социалистическими мерами в Германии, можно было бы сказать, что он был свидетелем построения социализма. Он активно участвовал в спорах 1920-1930-х годов[97]. По его мнению, попытка построения социализма была экспериментом без теории. «В сказочной стране их фантазий, — писал он, — жареные голуби будут сами залетать в рот товарищам, но они забывают показать, как удастся осуществить сие чудо». Далее он утверждает, что социалистическая экономика нежизнеспособна, то есть является не только недостаточно инновационной, но и в конечном счете попросту невозможной (unmöglich).

Возражения Мизеса против социализма были основаны на идее, что в хорошо знакомой ему современной экономике участники постоянно пытались отступить от нормальной практики, чтобы получить более высокую цену за продаваемые товары или, наоборот, более низкие цены на покупаемые ими товары; так проходили испытание новые методы и обнаруживались экономические выигрыши. И хотя социалисты, в том числе и Маркс, предполагали, что промышленные рабочие, крестьяне и ремесленники будут каким-то образом участвовать в экспериментах, необходимых для повышения эффективности, Мизес утверждал, что в социалистической экономике, в которой, на самом деле, никто ничем не владеет, даже собственным трудом, просто не будет стимулов и информации, необходимых для отклонений или для экспериментов, совершаемых индивидами, благодаря которым затраты на продукцию и стоимость труда в каждом конкретном случае его применения отражаются в ценах и заработной плате: