Красная таблетка-2. Вся правда об успехе - Андрей Курпатов

Но Марина Владимировна Твардовская, доцент кафедры анатомии и заведующая музеем, сказала:

– Вот есть такой вопрос, желающие могут попробовать разобраться.

Ну я и начал разбираться, ходить по библиотекам, сидеть в архивах (куда, кстати говоря, было очень непросто по тем временам попасть) и в результате смог найти полный, считавшийся до этого утерянным (их было отпечатано всего 24 экземпляра), российский анатомический атлас, созданный Мартыном Ильичом Шеиным.

Так себе открытие, конечно. Не закон Ньютона, уж точно. Но дело не в этом, а в том, что я научился работать с источниками, в библиотеках и архивах, понял на практике, что такое научный метод.

Плюс я научился формализовывать результаты исследования и превращать их в научный текст. Мне также довелось выступить с докладом об этом исследовании на заседании Общества историков медицины Санкт-Петербурга, что тоже, для начала, очень серьёзный опыт.

Как у меня это получилось? Марина Владимировна сказала: «Сначала пойди в библиотеку и посмотри вот эту книгу, а там видно будет». И вы знаете, в самом деле стало видно…

Следующим моим успехом стало то, что я случайно поздним зимним вечером столкнулся в коридоре клиники психиатрии Военно-медицинской академии со странным пожилым человеком с всклокоченными волосами в затёртом и криво застёгнутом врачебном халате.

Он посмотрел на меня и спросил:

– Ты Андрюша Курпатов? Сын Володи? – я понял, что старик знает моего отца, который работал тогда на кафедре, и кивнул головой.

Он смотрел на меня ещё буквально пару секунду, а затем стремительно выпалил:

– Знаешь, посчитай количество слов «истерика» в романе Достоевского «Братья Карамазовы», – после чего тут же исчез за дверьми третьего мужского отделения.

Так я впервые лично познакомился со своим самым важным и самым любимым учителем – легендарным Олегом Николаевичем Кузнецовым.

Конечно, задание считать слова «истерика» в романе Достоевского «Братья Карамазовы» – то ещё занятие. Буквально – отсюда и до обеда (никаких компьютерных программ, которые могли бы мне с этим помочь, не существовало в природе).

И я читал, а потом перечитывал два раза, побоявшись, что я что-то упустил. Потом мне показалось странным прийти к «самому Кузнецову» и просто назвать одну цифру. Так что я стал выделять другие слова – психопатологические термины: «нервный», «эпилептик» и т. д. Ещё раз перечитал, и ещё.

На десятое прочтение романа «Братья Карамазовы», с акцентом на психопатологические аспекты текста, у меня вызрел в голове кое-какой план. Его-то я и решился озвучить Олегу Николаевичу.

На той второй нашей с ним встрече я что-то, как мне сейчас представляется, абсолютно бессмысленное лепетал. Но итогом её стало новое задание от Олега Николаевича, да ещё какое – готовить доклад на Международную конференцию «Достоевский и мировая культура».

Честно признаться, я до «Карамазовых» из всего Достоевского прочёл хорошо если половину «Преступления и наказания». И то лишь потому, что это было необходимо в рамках школьной программы. Так что пришлось подналечь на матчасть – собрание сочинений, критика, литературоведческие работы.

Поэтому считать, что всё как-то само собой складывалось, – сложно. Но у меня был шанс поработать с великим человеком, и я не мог его упустить.

В результате добрая половина моей первой монографии, посвященная теории развития личности, выросла из того самого доклада на конференции, посвященной творчеству Фёдора Михайловича.

Вторая половина этой же монографии – собственно методологическая, – стала обобщением того подхода, который я использовал уже в серии своих исследований, поскольку, конечно, Достоевским и анатомическими препаратами я не мог ограничиться.

Монографию эту, впрочем, я написал тоже не сам по себе, а потому что другой мой научный руководитель – Анатолий Николаевич Алёхин, в очередной раз выслушивая мои путаные соображения о том, что такое «несодержательное мышление», сказал:

– Слушай, а давай напишем про это книгу.

Анатолию Николаевичу я тогда помогал с достаточно тупой, надо признать, работой – занимался расшифровкой результатов тестов, заполненных подводниками: берёшь заполненный бланк, накладываешь на него трафарет, вырезанный из пластиковой папки, и считаешь результат.

– Книгу? – я не поверил своим ушам.

– Ну да, а что? Потом издадим.

Потом пошли первые тексты, которые мы жарко обсуждали в коммунальной квартире на Гороховой, где Анатолий Николаевич тогда жил вместе с семьей. В ту пору он ещё был кандидатом медицинских наук и работал над своей докторской, да и его профессорство было ещё далеко впереди.

Но если бы не его внимание тогда ко мне – девятнадцати-двадцатилетнему курсанту, и моим научным поискам, если бы не те вдумчивые беседы и споры, думаю, что мой профессиональный путь был бы куда сложнее и тернистее.

Когда я рассказываю эти истории своим сотрудникам, я часто слышу предсказуемое: «Ну это вы, а это – мы». И когда это случается, я, признаюсь, всегда прихожу в негодование.

Нет, дело не в «я», не в «мы», «они» или «он». Дело в Рузвельте: «Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть». Ну и желательно не один, а под присмотром старшего товарища. Всё.

Правда в том, что у вас нет не то что свободы выбора, а в том, что у вас вообще нет никакого выбора. Есть только то, что вы можете делать сейчас, но вы можете отказаться и подождать до завтра. Ведь завтра будет очередное «сейчас».

Когда-нибудь, когда вы наконец, презрев мечтания о чём-то высоком и космическом, согласитесь на то, что вы можете сделать, исходя из той ситуации, в которой вы находитесь, мой вам добрый совет: постарайтесь сделать это так, чтобы хотя бы вам самим результат показался достаточно крутым.

Вполне возможно, что его оценит и кто-то из тех, кому вы его принесёте. Потому что делать просто для себя бессмысленно, у вашего дела должен быть адресат, некий, если даже хотите, заказчик (пусть он пока даже и не в курсе этого).

Хотел ли я изучать историю анатомических препаратов, читать Достоевского, обсчитывать бланки с тестами? Нет, конечно. Но я делал то, что мог, с тем, что имел, там, где я был, и благодаря тем людям, которые посчитали меня, вероятно, не бесперспективным.

И с каждым следующим шагом я мог делать чуть больше, чем на предыдущем, и имел поэтому больше возможностей, и был, соответственно, где-то чуть дальше от начала или, наоборот, чуть ближе к тому, где я сейчас.

Шаг за шагом, от человека к человеку.