С аквалангом в Антарктике - Михаил Владимирович Пропп

воде, но и по льду. Мы долго любовались большим, примерно в двадцать голов, стадом тюленей, тем, как они играли и гонялись друг за другом. Киты по-прежнему высовывали головы из-подо льда, но теперь разводьев стало больше и они не задерживались подолгу на одном месте. Мы благополучно погружались и этот день, и следующий, но потом работу пришлось прекратить.

Открытая вода подошла к Хасуэллу, и решено было, на случай, если лед внезапно взломает, сделать несколько аварийных спусков к воде.

Мы построили лестницы с барьера к морю и сделали еще несколько погружений, выбирая для них тихие, безветренные дни. Но получать разрешение выйти на лед становилось все труднее, а затем мы и сами увидели, что пора кончать: между припаем и берегом образовалась трещина, в ней плавали мелкие льдины и шуга, все скрипело и качалось. Работы со льда были закончены, а спустя два дня лед сломало. Течение проносило мимо Мирного ледяные поля, куски и обломки льда, все пришло в движение, льдины кололись и переворачивались. Огромные ледяные и снежные глыбы, лишившись поддержки, с грохотом рушились с берега в море. Двинулись айсберги, казалось, прочно стоявшие у берега в ледяном припае. Нельзя было спускаться ни с берега, ни со шлюпки, ни как-либо иначе. Невозможно было даже делать спуск к воде, пока не обрушились неустойчивые участки барьера.

Взломало припай, и айсберги медленно проплывают в море

На несколько дней наступил долгожданный отдых: двое суток мы вставали с коек только для того, чтобы добраться до столовой. Потом снова взялись за работу, но теперь она не была связана ни с физическим напряжением, ни с риском, — мы перешли к чисто интеллектуальной деятельности.

Хотя основной разборкой и обработкой материала предстояло заняться после экспедиции в Зоологическом институте, уже сейчас следовало обдумать и обсудить полученные результаты, сформулировать первые выводы, словом, сделать начальные шаги к тому, чтобы результаты нашей работы стали действительно научными. К тому же предстоял отчет на научно-техническом совете станции, где, впрочем, не было биологов, да и отчитываться предстояло в основном в выполнении планов, а мы сделали даже больше, чем предполагали.

Каковы же были первые выводы? Мы выполнили уже более 140 погружений, собрали около 90 количественных проб, которые довольно полно представляют распределение донной жизни на глубинах до 50 метров, немало было сделано и других работ: изучено количество и распределение крупных животных, собраны большие коллекции более редких организмов, исследована жизнь на внутренней стороне морского льда, выполнен целый ряд более мелких заданий. Прибрежные воды Антарктики, даже самое мелководье, оказались необычайно богатыми различными животными, видов здесь, по самой грубой оценке, было раза в два-три больше, чем в соответствующих широтах северного полушария. Население дна напоминало население тропических морей: здесь обитало много кораллов, морских лилий и других организмов, характерных именно для экваториальных вод. Это явление можно объяснить влиянием нескольких факторов: многие морские животные Антарктики происходят из богатейших областей Индийского океана и из Южноамериканского района, а заселение Северного полярного бассейна шло преимущественно из довольно бедного Атлантического океана. Прибрежье Антарктиды имело примерно современные очертания много миллионов лет, и донное население в почти неизменных условиях становилось все богаче и сложнее. История же Северного полярного бассейна необычайно бурная: оледенения одевали его сплошным покровом, реки вносили массу пресной воды, похолодания сменялись периодами потепления. Животные должны были приспосабливаться к постоянно меняющимся условиям, выживали лишь наиболее приспособленные, и это не способствовало разнообразию фауны. Нужно учитывать также и то, что в Антарктике многие обитатели глубин могут встречаться на совсем мелких местах, и поэтому на мелководье можно увидеть не свойственных этой зоне животных. Но если вблизи Мирного велико разнообразие животных, то, наоборот, там мало разницы между отдельными участками побережья. Все шесть разрезов, на которых мы работали, оказались примерно одинаковыми, а где-нибудь в Баренцевом море население даже близкорасположенных мест часто бывает совершенно различным. Это объясняется однородностью условий: везде одинаковая температура и соленость воды, всюду одинаковый ледовый покров. Конечно, различие все же есть, но оно значительно меньше, чем в других морях. Немного здесь и характерных комплексов животных и растений, заселяющих дно (биологи называют их биоценозами), но каждый из таких комплексов богат видами. Эти факты имели сравнительно простое и естественное объяснение, но значительно труднее было понять, каким образом на дне существует такое огромное количество животных, ведь в некоторых местах их было 2–3 килограмма на квадратный метр и даже больше. Это выглядело примерно так же, как если бы на одном гектаре пастбища паслось, не получая никакой другой еды, 400 коров, каждая весом по полтонны. Откуда берется столько пищи? (Холоднокровные обитатели моря, конечно, потребляют меньше, чем коровы.) А может быть, пищи на самом деле совсем не так много, но морские животные живут очень долго, десятилетиями и веками? А откуда берется еда — ведь на дне почти нет водорослей, а планктон (водоросли и животные, обитающие в толще воды) развивается лишь тогда, когда сходит лед, т. е. не больше двух месяцев в году? Неужели этот сезон кормит весь год? Едва ли, планктона не так много. Может быть, пища заносится сюда из открытого моря — полоса неподвижного припая не так уж широка, всего несколько десятков километров, а в море есть течения? Но скорее всего донная жизнь существует за счет водорослей, живущих на нижней поверхности морского льда и в его толще. Лед, таким образом, не только не препятствует развитию жизни, но, наоборот, дает пищу всей богатейшей фауне. Однако окончательного ответа мы дать не могли, хорошо и то, что после наших работ можно поставить такие вопросы и предложить примерную программу дальнейших исследований.

В целом поработали неплохо и можно было быть довольными результатами, но оставались два серьезных неоконченных дела. Первое — все наши погружения были сделаны вблизи Мирного и оставалось неясным, насколько полученные результаты типичны для других пунктов Антарктического побережья. По плану мы должны были поработать и в Молодежной, но последовательность захода судна на различные антарктические станции изменилась, а полеты между Мирным и Молодежной — трудное дело. Как раз в эти дни самолет вынужден был вернуться в Мирный, пролетев уже половину пути: помешали пурга и сильный ветер. Должен был состояться еще один полет, но на участие в нем у нас не было никаких надежд: машина и так была загружена до предела.

Второе — мы так и не нашли крупных, длиной до нескольких метров, водорослей. Если водоросли все-таки были, это могло заметно изменить наши