Троллий пик - Уна Харт

– Я знаю, кто такой Рауль, – сказала Вивиан и сделала большой глоток виски.

Грейс жадно подалась вперед. Она боялась даже дышать.

– Лора наблюдалась у психиатра? – внезапно спросила тетка.

– Понятия не имею, – растерянно ответила Грейс. Она ожидала услышать что угодно, только не это. – Вы думаете, он тут замешан? Рауль – это врач?

– Нет, – коротко ответила Вивиан. – Рауль – это Лора.

Спустя два часа Грейс лежала в кровати, уже в пижаме, но все так же без сна. Раз за разом она прокручивала в голове то, что сказала Вивиан:

«Помнишь, я говорила тебе о мальчике, которого придумала в детстве и который меня мучил? Угадаешь, как его звали?.. Мне кажется, стоит рассказать полицейскому, что у твоей матери была вторая личность, которая, похоже, не очень-то любила первую. Может, это она перехватила контроль и сбежала».

Чем дальше, тем больше это казалось бредом. Разве может человек скрыть, что у него психическая болезнь? Как это вообще можно спрятать? И не от друзей или коллег, а от собственной дочери, с которой живешь в одном доме. Не могла же мама вести себя как обычно все время, кроме одного дня в месяц! К тому же Лора бы лучше позволила лишить себя родительских прав, чем подвергла Грейс опасности…

Или нет? Что она вообще знает о матери, если та скрывала даже серьезное психическое расстройство? Некстати вспомнились любимые мамины книги, которые всегда стояли на полке у ее кровати: пособия по самоконтролю, медитациям, очищению разума, а еще «Множественные умы Билли Миллигана», «Пятая Салли» и знаменитая «Сивилла». Все они были посвящены тому, что когда-то психиатры называли раздвоением личности, но потом отказались от неточного термина – глупо говорить о «раздвоении», если в одном человеке может оказаться больше 20 личностей. В наши дни это называют «диссоциативным расстройством идентичности» и давно уже не лечат электрошоком. Наоборот, главной задачей врача считается научить пациента жить в мире со своими другими «я».

Почему же Лора не обратилась за помощью? Может, боялась, что, если о расстройстве станет известно, социальные службы отнимут у нее ребенка? Или просто не хотела ничего знать о сидевшем внутри «Рауле», которому нравилось плескать щелочью людям в глаза?

Незнакомая темнота шелестела из углов и надвигалась мутными липкими тенями. Грейс встала и зажгла ночник. Но кому помогают ночники? Они не разгоняют мрак, а только показывают, как на самом деле темно вокруг. Наконец она выключила лампу, легла лицом к двери и смотрела на нее, пока не заснула.

Парковка перед больницей Св. Луки была забита до отказа. Грейс сначала удивилась, но потом припомнила, что сегодня выходной день. Когда не ходишь в школу, дни недели и даты быстро стираются из памяти за ненадобностью. Зачем знать, что завтра понедельник, если он ничем не будет отличаться от субботы?

Утром она позвонила сержанту Моррису и сказала, что ничем не может помочь: имя «Рауль» ей незнакомо и у нее нет никаких версий, кроме расстройства идентичности. Полицейский никак не прокомментировал эту идею, лишь сухо поблагодарил.

Грейс понимала, почему он не пришел в восторг. Ей и самой при свете дня мысль о маминой болезни казалась нелепой. Кроме того, никакие особенности психики не помогут человеку исчезнуть из самолета прямо в воздухе.

Пока она вспоминала разговор с сержантом, Вивиан, тихо ругаясь, кружила вокруг переполненной стоянки, выискивая свободное место. Наконец, припарковавшись довольно далеко от входа, она распахнала дверь и решительно шагнула в холод. Грейс поражало, что Вивиан никогда не ежилась от мороза, как все нормальные люди. Вот и сейчас: ветер хлопал полами ее расстегнутого пальто, а она даже не вздрогнула.

В холле больницы яблоку негде было упасть. Должно быть, накануне Рождества всегда много посетителей. Вивиан с Грейс аккуратно протиснулись сквозь толпу – на их счастье, не нужно было выяснять номер палаты.

На втором этаже откуда-то доносилась веселая рождественская мелодия. Вивиан, как и в первый раз – и, должно быть, тысячи раз до этого, – потянула вниз ручку двери и вошла без стука.

В палате на тумбочке возле кровати стояли еловые ветки. Часть иголок осыпалась, но еще не пожелтела. Интересно, нравятся ли больным людям праздники? Думают ли они, когда слушают Jingle Bells, что эту дурацкую песенку будут ставить и через год, и через десять лет после их смерти?.. Грейс тряхнула головой. Что-то частенько такие мысли стали приходить в голову.

Она ожидала, что старик снова будет лежать, но вместо этого он восседал на своей узкой кровати, как в кресле, с подушкой под спиной. Кто-то причесал его редкие волосы, и сквозь белый тонкий пух розовела лысина. Выражение лица у деда было насупленное и злое.

– Явилась! – сказал он грозно. – Думаешь, я пущу тебя домой после всего?

В прошлый раз он вел себя более миролюбиво, вспомнила Грейс. Впрочем, и тогда он не узнал посетительниц, приняв Вивиан за Лору.

– Папа, не начинай, – вздохнула Вивиан.

– Нет уж, теперь ты меня будешь слушать! – гаркнул старикан и стукнул по прикроватному столику так, что ветки в вазе покачнулись. – Ты думаешь, тебе все сойдет с рук? Думаешь, можно просто вернуться домой, принеся в подоле неизвестно от кого? Рассчитываешь, что я тебя прощу?

Грейс напряглась. Если речь о Лоре, то «принесла в подоле» должно относиться к ней – к Грейс. Интересно, мама действительно приходила к своему отцу в надежде на поддержку? Хотя, наверное, когда тебе девятнадцать и ты неожиданно обнаруживаешь, что беременна, пойдешь к кому угодно…

У старика задрожали губы, явно не от излишней сентиментальности. Лицо с обвисшей кожей пошло пунцовыми пятнами, которые расползались от висков и шли вокруг рта. Глаза блестели так, что Грейс показалось: он сейчас разрыдается, если только можно рыдать от ярости.

– Я же не дурак, видал я твоего красавчика… Ну, и где он теперь? – Голос деда стал тише, как если бы он сам отдалялся, уходил от них с Вивиан. – Где твой любовничек? Сбежал, как узнал, что ты с пузом?

Интересно, что там, глубоко в его затуманенном воображении, делала невидимая Лора? Отвечала на вопросы или только смотрела, молча и виновато?

– Как там его зовут? Ха, ты думала, я не знаю! Думала, я старый дурак… Но я слышал, как ты его зовешь. Гидеон, да?

Грейс ощутила, как сердце пропустило удар, а потом забилось в два раза чаще.

– Нет теперь твоего красавчика. Смылся он. Кинул тебя!

В словах старика больше не было злости, одна грусть. А еще усталость – как у человека, который давно смирился с ситуацией и сейчас хочет только, чтобы она быстрее разрешилась.

– Я так давно тебя не видел, – вдруг сказал он и посмотрел на Вивиан, которая за все это время стояла, не шелохнувшись, плотно сжав губы. Губы старика дрожали. – Хорошо, что ты пришла.

Грейс знала, что сейчас дед разрыдается. Но именно в эту минуту Вивиан, которая до того оставалась совершенно неподвижной, вдруг развернулась и покинула палату без всяких «до свидания» или «боюсь, нам пора». Она просто открыла дверь, которую даже не успела защелкнуть после того, как вошла, и скрылась в коридоре.