Трепет - Сергей Малицкий

– Понятно, – пробормотал он, отправив нож к потолку. Нож развернулся в полете и, упав, воткнулся в стол.

– Балансировка такова, что, как ни брось, полетит в цель именно острием. И эти острия по бокам, словно оперение стрелы.

– Это оперение разорвало Армилле грудь! – стиснул зубы Соллерс и протянул руку, чтобы забрать нож.

– Подожди! – подхватила нож Процелла, засучила рукав котто, приложила к тонкой ткани камизы оружие и стала быстро обрисовывать его кусочком графита. – В Лаписе есть такие кузнецы, которые знают все…

– Доберись еще до Лаписа, – прошептал Соллерс. – И укройся там до самого конца войны. Или уж до смерти Пуруса. Хотя многим мужчинам следовало бы у тебя поучиться.

– Нам пора, – поднялся Игнис.

Дорогу на юг пара проделала без нежелательных встреч. Возможно, это было связано с тем, что Игнис сознательно сделал крюк, поднялся в предгорья Балтуту и повел Процеллу пастушьими тропами, на которых нечего было делать в это время года путникам, а может быть, и в самом деле вся Анкида замерла в ожидании давно предсказанной войны. Но у огромных ворот Бэдгалдингира, куда Игнис и Процелла добрались на второй день пути уже в сумерках, было многолюдно. Перед мытарским дозором толпились переселенцы, успевшие обжиться на равнине между Светлой Пустошью и везущие в Бэдгалдингир домашнюю снедь, чтобы на утреннем рынке раскидывать товар с первыми лучами зимнего солнца. Морозец был слабым, мытари воняли ламповым маслом и, судя по злому тону, скорбели о прошлых временах, когда со стороны западной равнины в этакую пору мог войти в город только случайный путник. За спинами мытарей перед стражниками не было почти никого. Процелла прошла первой. Мастер стражи принялся было ворчать, что в былые времена девки не бродили в одиночестве по дорогам, но сунутый в нос чекерский ярлык, которым снабдил спутницу Игнис, и лишний медяк, звякнувший в чашке, заткнули стражнику рот. Зато утомительный разговор достался Игнису, который пропустил перед собой преодолевшего мытарский пост торговца.

– Тоже чекер? Как прорвало вас. Или припекло на родине? Асаш? Ну и имечко. Чего забыл-то в славном Бэдгалдингире?

– Работы ищу, – ответил Игнис, отсчитывая медяки. – Я воин. Вот меч.

– А за спиной? – поднял лампу стражник.

– Тоже меч, только деревянный, – стянул с его рукояти ткань Игнис. – Могу наставником молодых воинов, могу как ты…

– Как я, не выйдет, – нахмурился стражник. – Мест нет у короля Тигнума.

– А я к Импиусу Хоспесу, – усмехнулся Игнис. – К герцогу Алки. Руки чешутся. Если война начнется, то кто быстрее в нее вступит?

– Смотря где война будет, – зло скривился стражник. – Может, Раппу и Араману сначала зацепит? Или вообще Тирену?

– Или Бэдгалдингир, – предположил Игнис. – Если на́пасть со Светлой Пустоши покатится.

– Иди уже! – в сердцах плюнул под ноги стражник. – Меч из ножен без нужды не выдергивай! А то не доберешься до Алки, в наших казематах сгниешь! Если не хуже…

Игнису доводилось бывать в самом древнем городе Анкиды. Правда, от всей его древности остались только сами ворота, вместе со стеной, перегораживающие западный выход из долины-ущелья Себет-Баби, да две башни угодников, которые вздымались выше стены и уступали высотой только новой цитадели короля Пуруса. Хотя одна из башен давно была перестроена и теперь являлась частью замка короля Бэдгалдингира, но и по сей день всякий, прикоснувшийся к серым камням стен и башен, мог быть уверенным, что к тем же самым камням прикасался и Энки, и уж точно Лучезарный. Во всяком случае, ворота Бэдгалдингира были снесены лишь однажды, полторы тысячи лет назад, как раз перед битвой при Бараггале. Но и по сей день и стена, и ворота были устроены таким образом, что оборонять их было можно и изнутри крепости, и снаружи. Высоченное укрепление, имея длину в четверть лиги, как раз, чтобы сомкнуть утесы гор Балтуту, в глубину раскидывалось на сотню шагов, обращаясь в растянутую между скалами необычную крепость, которая щетинилась бойницами на обе стороны. Вход во внутренние галереи имелся только из привратного тоннеля, но и там он был защищен решетками, отдельными воротами и всяческими ловушками. Но и за стеной город не выглядел расслабленным надежной защитой поселением. Несмотря на то, что он располагался в самой узкой части ущелья и через пять лиг заканчивался не столь величественной, но тоже крепкой стеной, более всего он напоминал скопище небольших замков, крепостенок и крепостных башен. Владелец самого невзрачного домика где-нибудь у самых скал старался навесить на свое жилище тяжелую железную дверь, устроить узкие, напоминающие бойницы зарешеченные окна и какие-нибудь хитрые ступени или уж хотя бы неширокий, на одну ступню, но оборонительный парапет у входа или зубцы для сбора мусора, снега и всяческой сырости на крыше.

Всего этого, конечно, Игнис не видел, потому как город тонул во тьме, заледенелые улицы так и вовсе не располагали к ходьбе по узким закоулкам, хотя кое-где песок на льду чувствовался. Но петлять по закоулкам и не приходилось. Постоялый двор, в котором Игнис собирался остановиться, располагался как раз у башни угодников. Конечно, можно было найти ночлег и поближе к ярмарочной площади, где народу гуляло больше, и затеряться было легче, но углубляться в Бэдгалдингир и уж тем более задерживаться в нем Игнис не собирался. Впрочем, переночевать нужно было где-то в любом случае; как сказал Алиус, Бенефециум изредка принимал просителей, порой даже и сам спускался к ним, но решал все его помощник, который сидел с утра в трактире, а в обед оглашал волю своего хозяина.

– Ты сейчас об угоднике сказал? – удивленно переспросил Алиуса Игнис.

– Бенефециум – особый угодник, – заметил Алиус. – Долголетия ему не занимать, мудрости – тоже, может быть, она и гнетет его, но в нем есть еще что-то. Сам увидишь. Но будь осторожен с ним.

– С чего бы это? – не понял Игнис.

– Син всегда был с ним осторожен, сам на себя не походил, – признался Алиус. – А почему – я так и не расспросил. Точнее, он не смог мне ответить.

Процелла сделала так, как велел Игнис. Назвалась чудным чекерским именем, показала неказистый ярлык стражнику, закутав лицо до глаз платком, заплатила привратный сбор и добавила монетку за добрый взгляд. Потом оставила лошадь на конюшне и пошла в трактир, где к ней и должен был подойти брат. Она хорошо помнила этот трактир, он примыкал к башне угодников, говорили, что один из них, как раз обитатель древнего сооружения, даже иногда спускался в ее зал, и уж точно прошения от простых каламов и гостей Бэдгалдингира принимал каждое утро помощник угодника. Во всяком случае, ее мать расхваливала местную кухню, и неделю назад Процелла обедала вместе с ней, Милитумом Валором и их стражей как раз в этом трактире, правда, и одета она тогда была иначе, и лицо не прятала. Вот и теперь, задумавшись о том, что ее жизнь начинает странно повторяться в мелочах и как бы она не повторила судьбу ее сестер – той же Камы или Лавы, или уж, прости ее Энки, судьбу дочери короля Пуруса Фламмы, Процелла забыла придерживать ткань у лица. Осторожно ступая по намерзшему на мостовых Бэдгалдингира льду, она представляла древний зал, поднимающийся из полусумрака между столами к высокому потолку каменными сводами. Вспоминала вечную темноту в его углах, посетителей, которые вели себя чинно и степенно, но казались тенями, поскольку ярко освещен был только большой стол возле одного из каминов. Именно на нем трактирные служки доводили заказанные блюда до последней стадии готовности – к примеру, срезали с запеченных целиком свиных туш пласты ароматного мяса, рубили овощи, раскладывали по блюдам исходящую паром кашу или еще какие кушанья. Разливали вино. Прочие столы были едва освещены. На каждом стояла масляная лампа, тусклый огонек которой годился только для того, чтобы не пронести еду мимо рта да еще проверить, что доставили услужливые каламы в качестве лакомства, но никак не позволял рассмотреть лицо сидящего. И Процелла, как было уговорено, должна была держать лампу в ладонях. Кто бы знал, что у входа в трактир, как раз под двумя яркими лампами она столкнется с тем, кого хотела бы увидеть меньше всего?