Волчьи ягоды - Владимир Колычев

— Как я поднимусь?

— А разве Анфас тебе не говорил? Тяжмашевские тебя уважают, плюс наш авторитет. Если мы подпишемся, ты их точно всех под себя поставишь. А мы подпишемся… Из уважения к тебе. Из уважения к себе. Карина — баба крутая, но ты сам знаешь, что зажимает она лавэ. А мы братву в зонах «греем», ты сам должен понимать, какие это расходы…

— Да я-то понимаю, только Карину так просто не задвинешь.

— Ну, если очень захотеть…

Антон вдруг почувствовал себя в подвешенном состоянии. Мало того, что в нем возникло ощущение невесомости, так его сознание стало раздваиваться. Одно полушарие тянулось к Карине, другое отталкивало ее… Карина любит его, и он не мог ее предать. Но ведь Карина сама предала его, изменила ему. Может, она только и делала, что грешила на стороне? Ну да, привыкла подставляться, пока он срок мотал, а теперь остановиться не может. Ну, и кто она после этого?

— Что захотеть?

— Валить мы ее, конечно, не будем, это слишком.

— Слишком, — эхом отозвался Антон.

— Можно просто похитить ее.

— Похитить?

— Да, вывезем куда-нибудь… Нет, чеченам не продадим, но в горах поселить ее можно. В Алтайских горах. Хатку найдем, поселим ее там, охрану поставим, пусть живет. Ты тяжмашевских на уши поставишь, искать ее будешь, а под шумок на ее место выскочишь. Ну, так что с Карой решили?

— Не надо ее похищать, — покачал головой Антон.

— А что надо?

Антон не ответил. Не знал он, что нужно делать с Кариной. Наказать ее надо, не вопрос. Но как? Как-нибудь, да накажет. Сам накажет. И не надо никого в это дело впутывать.

Он взял бутылку, сделал несколько больших глотков и резко выдохнул.

— Молчишь?

— Да не знаю я… Думать надо.

— Ну, думай, думай…

Антон сделал еще несколько глотков. Загустела кровь от хмельной тяжести, успокоилась, и мысли улеглись, накрывшись вязким одеялом. Думать он будет. Крепко думать. Кара — это очень серьезно, с ней ошибиться никак нельзя.

Орла можно опустить до уровня мокрой курицы. Опустить и презирать. Но Соколов никогда не был орлом, и зря он такую фамилию носит. Жалкое ничтожество, рожденное ползать. Такой даже презрения не достоин.

— Я… я никому ничего не сказал…

Он действительно ползал. Перед Кариной на коленях ползал. Взгляд ищущий, взвывающий к пощаде.

— Что ты никому не сказал?

— Ну, эти, которые меня к вам привезли! Они спрашивали, зачем вы меня ищите, я не сказал!

— Тебе бы никто не поверил. А за такую ложь тебя бы задушили… Или это не ложь?

— Ложь! Ложь!.. Не было ничего! Не было!

— А почему тогда ты здесь?

— Ошибка какая-то вышла.

— Ошибка. Ошибка природы. Это про тебя. Или нет?

— Да! Да! Про меня!

— Ну и гнида же ты, Олежа!

— Я… я не виноват… Меня заставили…

— Кто?

— Я не знаю…

— Дух Святой снизошел?

— Нет, конечно… Человек подошел, сказал, что поговорить надо.

— Поговорили?

— Поговорили… Он мне денег дал.

— Сколько?

— Тысячу долларов.

— Ты меня за тысячу долларов продал?! — Карина от всей души вломила этому хлыщу коленкой по его смазливой подлой роже.

— Ну, нет, конечно! — размазывая красные сопли, простонал он. — Эту тысячу мне за килограмм красной икры дали.

— При чем здесь икра?

— Ну, я думал, им икра нужна. Тысяча долларов… Если бы черная икра, тогда понятно, а тут просто красная… Думал, это придурок какой-то. А они меня на крючок взяли. Ты, говорят, с нами теперь повязан. Если нет, мы тебя на «перо» поставим…

— Кто это мы?

— Ну, он сказал, что очень серьезные люди. Такие, которые ни с кем и никогда не церемонятся. Если я откажусь, то мне крышка. И мне крышка, и моей маме… Я сказал, что вы меня тоже убьете, если узнаете. Но Игнат ответил, что маму мою вы не тронете. Меня, может, убьете, а маму не тронете. Даже не убьете, а, самое большее, покалечите.

— Зачем тебя калечить? Ты по жизни покалеченный… Значит, Игнат его звали? И этот Игнат запугал тебя?

— Да, запугал…

— И денег дал?

— Да, две тысячи долларов. Остальные три потом обещал, ну, когда все сделаю…

— И ты сделал… Чем ты меня опоил, падла?

— Я… я виноват… но я не думал, что так все будет, — рыдая, проговорил Соколов.

— А индюк думал. Но в мясорубку все равно попал. И ты там будешь…

— Не надо! Ну, пожалуйста!

— Что ты про этого Игната знаешь? Кого он представляет? Зачем ему компромат на меня нужен?

— Я не знаю, он не говорил.

— Как он выглядел?

— Ну, высокий такой, волосы темные… Нос большой, губы тонкие…

— Ты говоришь, он тебя на «перо» посадить собирался.

— Да, да, было такое…

— Вот я и спрашиваю: как он выглядел? Как обычный человек или как типичный уголовник?

— Э-э… Ну, было в нем что-то такое…

— Какое такое?

— Ну, зэковское что-то… Вроде бы и одет хорошо, а что-то в нем дефективное. Злобное что-то такое. Дикая такая злоба… Что со мной будет?

— Утопят. В озере. Как щенка. Но казнить принято на рассвете, так что поживешь еще немного.

Карина не знала, что делать с этим ублюдком. Она готова была придушить его собственными руками, но нельзя убивать человека в подвале своего дома, а то потом приведение будет по ночам являться. К тому же у нее к завтрашнему дню могли появиться еще вопросы. И обязательно появятся. Ей нужно во всех подробностях знать, как выглядел человек, назвавшийся Игнатом, — словесный портрет, особые приметы.

Карина заперла Соколова в подвале, поднялась в дом. Антон так и не вернулся.

Жаль, что все так вышло. Она ведь для того и велела доставить Соколова к себе домой, чтобы Антон послушал его. Они бы вместе догадались, что это не банкир Платов стоял за историей с компроматом, тут, похоже, воры начудили. Уж очень похоже, что это Анфас и Березняк со своей кодлой копают под Карину. Мало им денег, которые Карина отстегивает им, вот и пытаются взять ее на крючок.

Но тогда почему фотографии они предъявили Антону, а не ей? Могли бы взять ее на шантаж… Но нет, не стали они выходить на нее, через Антона действуют. Рассорить его с Кариной хотят? Похоже на то. Зачем? Чтобы Антон отказался от нее? А смысл?