Переводы с языка дельфинов - Юлия Миронова

Нет, этот момент Алина старалась оттянуть до последнего!

Позвонила Юля и сказала Алине, что подруга порекомендовала ей экстрасенса, очень популярного в городе, может адрес дать. Предложила сходить, расспросить о Вове, ну и вообще…

— Даже если не веришь в это или ничего интересного не ожидаешь услышать, так хоть будешь знать, что все перепробовала. Пойдешь?

— А если он не скажет ничего успокаивающего? — засмеялась Алина. — Ну, почему бы не пойти. Только с Вовой пойду, мне его оставлять не с кем.

— Так с ним и нужно идти, пусть экстрасенс его посмотрит, поможет чем-нибудь, советами какими, — сказала Юля. — Давай завтра, к одиннадцати, сможешь?

— Нет, у нас занятия в это время. Давайте после двух.

На следующий день Алина привела Вову на занятия в «Дети и мир», а сама обратилась в кабинет психоаналитика. Так ей посоветовала Юшкевич, которой казалось, что Алина слишком долго стоит на распутье, никак не выберет стратегию, что помогла бы ей справиться с Вовиным состоянием.

В кабинете психоаналитика за внушающим уважение столом сидел представительный мужчина в дорогом костюме. Ярко блеснув на Алину толстыми линзами в золотой оправе, он сложил руки перед собой, сцепив их в замок, и спросил приятным гудящим баритоном:

— Вы ко мне? По какому вопросу?

— Да я… — замялась Алина, — я записана к вам на сегодня, Зубова, посмотрите. У меня сын аутист, я вот хотела…

— Да-да, заходите, пожалуйста. — Мужчина встал и подошел к двери, подав Алине руку. Она растерялась, протянула ему руку ладонью вверх. Психоаналитик улыбнулся, перевернул ее ладонь и, мягко придерживая, проводил к уютному креслу. — Присаживайтесь. Будем разбираться.

Алине вдруг стало спокойно. Ей показалось, что этот уверенный в себе мужчина сумеет решить их с Вовой проблемы, что она обязательно найдет здесь поддержку и понимание. Главное не забыть рассказать все-все: и про брата-дауна, и про Романа с его Африкой, про все, что могло бы иметь хоть какое-то значение. Алина начала долгий рассказ, доктор Бриксман внимательно ее слушал, делал пометки в кожаном блокноте.

Когда пациентка Зубова закончила повествование и изложила врачу все опасения, догадки, вопросы и сомнения, Аркадий Львович спросил:

— А сына вашего я могу увидеть?

— Да, конечно. — Алина посмотрела на часы. — У него как раз сейчас должна закончиться музтерапия.

Она пошла за сыном. Вовик с утра вел себя примерно, не считая рева в машине, когда они проезжали мимо строительных работ на дороге — громко тарахтел генератор, это его очень испугало. После музтерапии он был умиротворенным и расслабленным, доверчиво вошел в кабинет, сел на диван и принялся водить пальцами по выпуклому узору обивки.

Доктор посматривал, делал записи в блокнот. Алина стояла рядом с Вовой, не зная, куда деть руки.

— Присядьте, присядьте, — показал Аркадий Львович на кресло. — Мы сами разберемся.

Он подошел к Вове и взял его за руку. Вова руку отдернул, повернулся вполоборота и снова стал водить пальцем по узору, теперь нажимая на него с силой, даже со злостью. Доктор посидел рядом, глядя на его сосредоточенное лицо. Вова напрягался все больше, его спинка окаменела, движения стали нервными и отрывистыми, он отворачивался от лица доктора. Алина поняла, что еще немного, и он взорвется в истерике.

— Аркадий Львович, не нужно… так пристально, — тихо сказала она. — Он нервничает.

— Да? Вы видите, что он нервничает? — Бриксман пересел за стол. Спина Вовы сразу расслабилась. — А я вижу совершенно нормального мальчика!

— Что?! — Алина чуть не поперхнулась от возмущения. Для чего она тут распиналась полтора часа, выложив этому доктору с бархатным голосом всю подноготную? Опять «нормальный»! Да кто-нибудь поможет ей или нет? Как все надоело!

— Что вы так всполошились, Алина Ивановна? Вы знаете, что с точки зрения психиатрии вообще нет ни одного нормального человека? То есть в обратном случае — все нормальны. Так или иначе, хоть и со странностями, привычками и особенностями характера, воспитания, влияния окружающей среды, все нормальны, каждый в своем представлении, в разрезе понимания тех или иных проблем.

— Аркадий Львович! — Алина, разочарованная, теряла остатки доверия к врачу. — Если бы это было так, то вы, как и другие, сидели бы без работы! Однако у вас все в порядке и с занятостью, и со всем остальным. — Алина грубовато намекнула на стоимость приема.

Бриксман добродушно улыбнулся:

— Именно! Посудите сами, сударыня, разве такой поток клиентов, как у меня, может состоять только из нервнобольных? Вот и вы пришли ко мне, разве вы считаете себя психически нездоровой? Ненормальной?

Алина растерялась. Нет, безусловно, она могла бы признать себя неуравновешенной, она устала, но она точно не тронулась умом, и уж конечно она совершенно нормальная.

— Я нормальная! Но у моего сына явные проблемы, вы же видите? Ах, ничего вы не видите, — чуть не плача, сказала Алина. — Он ходит, как цыпленок, поджавший крылышки. Он раскачивается, у него бывают приступы самоагрессии! Он не говорит, он не проявляет чувств и эмоций, только если кричит от боли или если что не по нему. У него сто тысяч странностей, непонятных окружающим! Он…

— Минуточку! — Доктор перебил ее, повысив голос. — А в чем, собственно, его ненормальность? В непохожести на других? Ну-ка, потрудитесь мне объяснить, что есть «нормальность» в вашем понимании?

— Ну, это… это когда с ребенком можно общаться, можно вести диалог, ждать от него ответной реакции на слова и действия. — Алина пыталась сказать, что бы она хотела видеть в сыне. — Чтобы мог обслуживать себя, чтобы был контактным, чтобы вот так не замыкался, когда его берут за руку…

— Неубедительно, — сказал Бриксман. — Сотни тысяч детей, которых вы будете считать нормальными, неразговорчивы и неприветливы по натуре или воспитываются в среде, где никому не интересны их слова и эмоции. Некоторые, их также сотни тысяч, не ответят на вашу просьбу или вопрос по самым разным причинам, начиная от плохого настроения и неважного самочувствия, заканчивая просто нежеланием с вами общаться и реагировать на ваши слова. Обслуживать себя? Я знаю десятилетнюю девочку, которая абсолютно нормальна в широком понимании этого термина, но ее до сих пор кормят с ложки и одевают, так как иначе она просто не ест, ковыряется по два часа, а самостоятельно одевается так медленно, что не хватит никаких нервов дождаться, проще одеть. Она иногда до сих пор зовет маму подтереть ей попу, уж извините за подробности — вот так воспитан ребенок. И таких детей сотни тысяч! Ну а что касается напряженности, когда ребенка берут за руку… в наше время, знаете, никому доверять нельзя, сколько случаев пропажи детей именно из-за их доверчивости и послушности. Из-за так называемой нормальности, — подчеркнул он.

Алина была поражена. Нет-нет, определенно все, что перечислили врач, притянуто за уши. Она может отличить в Вове те черты и свойства, которых нет у здоровых детей. Возразить она решилась — у доктора на каждый ее аргумент нашлись опровержения. Но видеть, отличать и понимать симптомы аутизма не только в своем ребенке, но и в других она уже наловчилась. Поэтому не нужно тут убеждать ее в обратном. Алина разозлилась на Бриксмана, на себя: отвалить столько денег за никчемную дискуссию, не услышать ничего определенного, сама тоже хороша, расслабилась, размечталась, что тут ей выдадут путеводитель к своему ребенку. Вот дура!