1945. Год поБЕДЫ - Владимир Бешанов

Радист 13-го артполка 1-й Пролетарской стрелковой дивизии Л. М. Полонский описывает взятие 11-й гвардейской армией станции Вигбольд в семи километрах от южной окраины Кёнигсберга:

«Станцию отбили у немцев благодаря смелой атаке самоходчиков. Когда они захватили станцию, то там обнаружился огромный спиртзавод. И тут по всей округе война на пару дней «закончилась». И что там происходило, я по сей день иногда перед глазами вижу. Все войско кинулось пьянствовать. Люди тонули в вине. Многие сразу начали выяснять отношения и стрелять друг в друга. Вино и спирт заливали в ведра, каски, канистры, в бочки из-под бензина. Пьяные бойцы бродили по подвалам завода и, не найдя выхода или будучи не в состоянии дойти до него, валились на залитый вином пол подвала… Упавшие во хмелю на пол, захлебывались в «винных реках» и погибали. Но на это мало кто обращал внимание. Оргия продолжалась. Кругом сплошные крики, мат, стрельба, храп, стоны, пение, команды офицеров — всё смешалось! На передовой никого трезвого не осталось. Танки стояли не на исходных позициях для атаки, а вокруг завода. Танки без экипажей. Одним словом, наше наступление остановилось. На третий день после начала вакханалии на станцию прибыл командарм. Или это был член Военного совета 11-й гв. А. генерал-майор танковых войск, по фамилии Куликов (точно не вспомню). Посмотрел, что творится на спиртзаводе, и приказал открыть дамбы и затопить завод, стоявший в низине. Солдатам дали в распоряжение десять минут на то, чтобы они покинули завод. Но многие были мертвецки пьяны и не смогли подняться и идти. Их затопили вместе с заводом. И пока наши войска «выпивали», немцы смогли подтянуть резервы на данном участке и закрыть прорыв. Я сейчас не утрирую и не сгущаю краски…Что было, то было… Но я не считаю, что только эта история в Вигбольде предопределила частичный провал февральского плана наступления, подразумевавшего захват Кёнигсберга. Там еще много чего всякого-разного происходило… Просто не хочется сейчас об этом говорить».

Об этой грандиозной попойке среди местных жителей до сих пор ходят легенды.

Да и у 28-й армии, как свидетельствует М. Ф. Косинский, возникали аналогичные проблемы на пути к Прейсиш-Эйлау:

«С трудом, ежеминутно рискуя жизнью, мы выбрались из Шлодиттена и через час добрались до поселка. Что там творилось! Он, видимо, был захвачен нашими частями так внезапно, что население не успело его покинуть. Наличие в нем спиртового завода и населения, главным образом женщин, послужило причиной полнейшего падения дисциплины среди наших солдат.

Улицы были переполнены пьяными солдатами, устраивавшими форменную охоту на немок, забывшими чувство долга, потерявшими человеческий облик. Спиртовой завод пылал ярким пламенем.

Мы возвратились в Шлодитген. Там выяснилось, что немцы атаковали населенный пункт, в котором мы только что были. Выбили из него наших с большими потерями. Срочно пришлось снять части с других участков фронта, создать «кулак» и, опять-таки ценой немалых потерь, вновь захватить этот небольшой населенный пункт».

В городе Дейч-Эйлау развернулся госпиталь 2-й ударной армии, в котором служила санитаркой В. Е. Ходько:

«Палатки уже не разбивали, а решили размещать поступающих к нам в местном церковном здании, сами же расселились по немецким домам. Раненых к тому моменту становилось постепенно все меньше и меньше…

Зато к нам стал поступать новый контингент. Как правило, было две категории. Первая — это отравленные спиртом наши русские солдаты. Как вошли в Германию, так они и пошли искать выпить. Это ж русский человек, он не может иначе. Начальство искало тряпки, картины и потом вагонами отправляло в Россию. А простые солдаты искали спиртное. На заводах же немецких ликеро-водочных специально оставляли отравленный алкоголь. И наши солдаты, конечно, напивались до смерти. Тех, кто оставался жив, отправляли к нам, мы их собирали и отправляли дальше. Поступали и партии по тридцать-сорок человек. Бывало, привезут, и у нас они умирают. Что делали с телами, я не знаю. Их от нас увозили, и то ли сжигали, то ли закапывали. Наверное, был специальный морг организован».

Разгоряченные бойцы, снимая стресс после ратных трудов, употребляли внутрь все, что вкусом, запахом или тарой походило на алкоголь. Даже генералы, пренебрегая отечественной водкой, «чистой, как слеза матери, и крепкой, как Советская власть», пили из бутылок с красивыми этикетками жидкость для чистки мебели, принимая ее за дорогое забугорное вино. В госпитали массово поступали отравившиеся и упившиеся до смерти. Виновными в «диверсиях» громогласно объявляли «гнусного врага», коварно оставлявшего на путях отступления винные заводы и цистерны с метиловым спиртом. Однако временно начальники усиливали воспитательную работу в войсках. Лейтенант И. Л. Деген на всю жизнь запомнил урок, преподанный командующим бронетанковыми войсками 3-го Белорусского фронта, человеком большого педагогического таланта, генералом А. Г. Родиным:

«Родин поднялся на сцену и остановился перед закрытым занавесом. Далее генерал Родин произнес следующую речь: «Все вы, сволочи, получили инструкцию, что у нас сейчас новый антифриз, этиленгликоль. Все вы, сукины сыны, были предупреждены, что это сильный яд. Но некоторые говнюки считают, что это только угроза, что антифриз прежний — спирт, глицерин и вода, который вы лакали, как свиньи, доливая вместо антифриза воду и замораживая моторы. Так вот вам, мать вашу, наглядная демонстрация. Приказываю, б… всем смотреть на сцену и не отворачиваться, суки, пока я не подам команду!» Распахнулся занавес. На сцене лежали, умирая в муках, корчась и изламываясь и постепенно угасая, пять человек. Экипаж танка, отравившийся выпитым антифризом. Не знаю, сколько времени длились агония экипажа и наши муки. Но генерал Родин и его порученцы лично следили за тем, чтобы никто не отворачивался от сцены… Хороший был генерал этот товарищ Родин…»

И уж совершенно не готовы оказались советские врачи к быстро распространявшейся эпидемии венерических заболеваний:

«Вторая категория, которая поступала к нам тогда, — больные венерическими заболеваниями. Их было много…

Столкнувшись с эпидемией, медики сперва растерялись. Лекарств мало, специалистов и того меньше. Триппер лечили варварским способом: впрыскивали в ягодицу больного несколько кубиков молока, образовывался нарыв, температура поднималась выше сорока градусов. Бацилла, как известно, такого жара не выносит. Затем лечили нарыв. Иногда это помогало. С сифилитиками было хуже. Мне рассказывали, что их собрали в городе Нейрупин в специальном лагере и некоторое время держали за колючей проволокой, в ожидании медикаментов, которых еще не было. Забегая вперед, следует сказать, что наша медицина через два-три года блестяще справилась с этой неожиданной и трудной задачей. К концу сороковых годов венерические болезни исчезли, искалечив, конечно, тело и душу тем, кто через них прошел, а часто и их домашним…»

Кёнигсберг, разумеется, был «крепостью». Решением Гитлера 27 января комендантом был назначен генерал Ляш. Штаб 3-й танковой армии эвакуировался в Померанию.

Командование группы армий «Север» предпринимало усилия с целью деблокировать Кёнигсберг и восстановить сухопутные связи со всеми группировками. Юго-западнее города, в районе Бранденбурга, оно сосредоточило 548-ю фолькс-гренадерскую дивизию и танко-гренадерскую дивизию «Великая Германия», которые использовало 30 января для нанесения удара вдоль залива Фришес-Хафф на север. Навстречу ударили 5-я танковая и 56-я пехотная дивизии. Им удалось потеснить части 11-й гвардейской армии и пробить к Кёнигсбергу простреливаемый насквозь советской артиллерией коридор шириной в полтора километра.