Судьба и воля - Борис Седов

Зажатый в широкой ладони Артема, мерцающий светящимся зеленым дисплеем крохотный серебристый телефон жалобно пискнул и потух, громко треснув вдоль всего корпуса. В голове не чуявшего под собой ног беглеца, словно перескакивающая с дорожки на дорожку заезженная виниловая пластинка, раз за разом дьявольским эхом звучал ненавистный голос капитана ФСБ Лакина: «я умерла, ее больше нет… Ты остался один на один со своей бедой, старик… Ты остался один».

Тот, кто искренне хочет тебе помочь, никогда не скажет, что, потеряв близкого человека, ты остался один.

Анюта открыла глаза. Впервые после операции. Первое, что она увидела, – белый, как застиранная простыня, потолок и край нежно-голубой шторы на окне. Некоторое время девушка неподвижно смотрела в одну точку, потом опустила взгляд на закрывающую ее до пояса простыню, чуть выше которой, под левой грудью, была наложена бинтовая повязка. Вокруг Аниного тела, прилепившись присосками к лицу и груди, змеились провода, сзади, над головой, тихо гудел, изредка подавая короткий сигнал, какой-то прибор, а прямо напротив, возле кровати-каталки, стоял поблескивающий хромом штатив, на котором висела прозрачная, заполненая желтоватой жидкостью бутылка, от которой раствор по трубке попадал в вену левой руки, куда была введена закрытая широким куском пластыря игла. Значит, она в больнице. И она – жива… Вспомнить, что произошло перед тем, как она оказалась в этой палате, Анюте удалось сразу. Ночной звонок, телеграмма, скромно одетая женщина лет сорока, упавшая на пол авторучка, а затем – холодное прикосновение сильных железных пальцев к шее и наступившая темнота, лишь однажды нарушенная внезапно появившимся чувством разлившегося по грудной клетке нестерпимого жара. Еще раз или два по глазам Ани вроде бы резанул яркий, ослепительный свет от необычно белой, висящей прямо над лицом зеркальной лампы. Вот и все, пожалуй…

Аня опустила веки и прислушалась к своим ощущениям. Сердце билось ровно и спокойно, боль в груди была не острой, а какой-то монотонной, тянущей, и поэтому не очень беспокоила, если о ней не думать. Девушка попробовала слегка пошевелить пальцами рук и ног. Получилось. Все двигается, все на месте. Только неизвестно откуда появилась эта рана под левой грудью.

Аня снова разлепила необычно тяжелые веки и огляделась, уже чуть внимательней. Стерильная чистота, гудение приборов, капельница. И – почти абсолютная тишина вокруг. Реанимация. Значит, ее ранение было серьезным, и она находилась на волосок от смерти… Впрочем, не она одна. Палата двухместная. Рядом, справа, еще одна кровать-каталка, на ней – укрытая простыней золотоволосая женщина с густо пропитанной кровью повязкой на груди. Кажется, ей плохо. Ее лицо исказила гримаса дикой боли. Вот и приборчик, что у нее за спиной, вдруг засвистел пронзительно… Бедняжка… Сейчас примчится врач…

Израсходовав весь лимит сил, Аня вновь закрыла глаза и провалилась в забытье.

…Очнулась она, когда на улице сгустились легкие сумерки белой питерской ночи. И сразу заметила, что находится в палате одна. Там, где не так давно лежала рыжеволосая женщина, теперь стояла лишь чисто застеленная пустая каталка, позади которой молчали, потушив индикаторы, отключенные от сети медицинские приборы. Значит, она… Ее больше нет. Умерла, бедняжка.

Окинув себя взглядом, Аня увидела у кровати знакомую уже капельницу и идущую к вене трубку. Только жидкость в ней была не желтоватой, как раньше, а прозрачной.

А еще она заметила расположенную справа у кровати, совсем близко, чтобы дотянуться легким движением кисти, кнопку вызова врача. Рука машинально приподнялась, указательный палец нашел черный пластмассовый кружок и слегка утопил его. Где-то вдали, за дверями палаты, послышался хорошо различимый в окружающей тишине звонок. Аня отпустила кнопку. Вскоре раздался звук гулким эхом отражающихся от стен коридора торопливых шагов, дверь распахнулась, и в палату вошла дожевывающая что-то на ходу совсем молоденькая пышнотелая девушка в голубой медицинской униформе. Заметив, что Аня лежит с открытыми глазами, сестричка мило улыбнулась, присела на краешек стоящего рядом с кроватью стула, взяла Анину ладонь обеими руками и ласково спросила:

– Как вы себя чувствуете?

Аня опустила веки: «Спасибо, уже лучше».

– Вот и замечательно. Знаете, я была абсолютно уверена, что вы выкарабкаетесь! Если вам что-то нужно, Римма, и трудно говорить, просто моргните. Если ответ «нет» – не моргайте. Вы хотите пить?

«Нет. Только я не Римма».

– Может, вам нужна «утка»? Вы хотите… ну… пописать?

«Нет».

– Вы страшно проголодались?! – улыбнулась медсестра.

«Нет».

– Тогда, может быть вам просто позвать дежурного врача? – предложила девушка.

Больная, подумав, опустила веки: «Да».

– Одну секундочку, Лев Петрович через минутку обязательно к вам зайдет! – Сестричка дружески сжала Анину прохладную ладонь, легко вспорхнула со стула и скрылась за дверью, оставив после себя сладковатый шлейф дешевых духов.

…Доктор Лев Петрович оказался совершенно седым старикашкой с тонкими чертами лица и прямо-таки чеховской бородкой, очень гармонирующей с нацепленными на самый кончик носа круглыми очками в тончайшей серебристой оправе. Присев рядом с проснувшейся после наркоза Анютой, он нахмурил брови, сжал трубочкой губы, некоторое время внимательно смотрел на девушку, придирчивым оком оценивая состояние пациентки, и лишь затем тихо откашлялся и прогнусавил:

– Ну, милая, я вижу, ваше здоровье уже не вызывает опасений. Хотя, признаться откровенно, повод поволноваться вы нам действительно дали. М-да…

Анюта благодарно опустила веки и нашла в себе силы слегка улыбнуться.

– О да, я вижу, вы уже в полном порядке, голубушка! – встрепенулся Лев Петрович. – Ну, раз так… Денек полежите еще у нас, в реанимации, а затем, думаю, сможем перевести вас в отделение интенсивной терапии. Какие-нибудь жалобы есть?! Нет. Отлично. Может, просьбы?

Анюта глазами указала на дверь и умоляюще-вопросительно посмотрела на врача. В некоторые моменты жизни можно вполне обойтись и без слов. Глаза человека способны сказать о многом. Лев Петрович понял, что хочет спросить больная.

– Нет, милочка, – сдвинул кудлатые седые брови доктор. – Мужа вашего здесь нет.

«Почему? Артем ни за что не мог оставить меня одну!»

– А вы разве не догадываетесь, где он? – слегка удивленно спросил Лев Петрович.

«Нет!»

– Не хочется вас расстраивать. м-м, – врач бросил взгляд на прикрепленную к кровати табличку с именем пациентки, – Римма Эдуардовна, но, – Лев Петрович пожал плечами, – после того, что этот молодой человек сделал с вами и вашим будущим ребенком, ему теперь только одна дорога – в тюрьму! – резюмировал доктор. – Лет на пятнадцать. Так что в «Крестах» он сейчас…М-да…

Аня не верила своим ушам и глядела на врача широко открытыми, полными страха и растерянности, глазами. Она никак не могла взять в толк, что происходит. Артем – в «Крестах»?! За что?! Что он сделал с ней… и их совсем еще крохотным малышом?! И почему этот старичок тоже назвал ее чужим именем? Ведь она никакая не Римма Эдуардовна, а Анна Владимировна. Анна Владимировна Каратаева!