История Смутного времени в России. От Бориса Годунова до Михаила Романова - Александр Нечволодов

Так, к началу 1611 года, после распада Великого посольства под Смоленском, распалось и боярское правительство в Москве и заменилось властью польского воеводы Гонсевского и кружком русских изменников, исключительно преследовавших свои личные цели и уже продавших Родину Сигизмунду за полученные от него и обещанные в будущем выгоды.

По мнению С. Ф. Платонова, королю оставалось сделать всего один шаг, чтобы объявить себя, вместо сына, московским царем: надо было образовать в Москве покорный себе «совет всея земли», который его бы и избрал на царство.

К счастью, однако, до этого дело не дошло. Жители Москвы становились все более и более недовольными поляками, которые начали держать себя вызывающе и нагло, хотя и соблюдали величайшую осторожность, причем для предупреждения возможности восстания Гонсевский вывел 18 000 стрельцов из Москвы под предлогом направления их против шведов.

Во многих городах тоже не хотели целовать крест Владиславу, так как польские и литовские люди везде грабили, жгли и бесчинствовали. Новгородцы отказались принять сына Михаила Салтыкова, Ивана, прибывшего к ним с войском для защиты их от шведов, у которых он отнял вскоре Ладогу, и только после полученного увещания из Москвы от бояр впустили его к себе с одними русскими людьми. Вятка и Казань прямо присягнули Вору, причем в Казани был убит сидевший там воеводой знаменитый Богдан Бельский. Наконец, другие города тоже стали сноситься между собой о присяге Вору.

А между тем, 11 декабря 1610 года случилось происшествие, имевшее большое значение для дальнейшего хода событий в Московском государстве. Калужский «царик» неожиданно окончил свою жизнь. Незадолго до этого Вор приказал умертвить бывшего у него касимовского хана Урмамета, за что крещеный татарин Петр Урусов решил ему отомстить. Урусов пригласил 11 декабря «царика» поохотиться за зайцами и там со своими товарищами убил его, после чего бежал в Крым.

Неизменный друг Вора, шут Кошелев, прискакал с этим известием в Калугу. Марина в отчаянии стала призывать всех к мести, но убийцы были уже далеко. Через несколько же дней Марина родила сына, получившего известность под печальным наименованием Ворёнка: «А Сендомирского дочь, – говорит летописец, – Маринка, которая была у Вора, родила сына Ивашка. Колужские ж люди все тому обрадовались, и называху его царевичем и крестиша его честно». Однако радость калужан была непродолжительна. Скоро к ним прибыл из Москвы князь Юрий Трубецкой с отрядом и заставил их целовать крест Владиславу, чему они нехотя подчинились. Марина же с сыном была заключена в тюрьму.

После смерти Вора «лучшие люди, которые согласились признать царем Владислава, – говорит С. Соловьев, – из страха покориться казацкому царю, теперь освобождались от этого страха и могли действовать свободнее против поляков. Как только на Москве узнали, что Вор убит, то, по словам современного известия, русские люди обрадовались и стали друг с другом говорить, как бы всей земле, всем людям соединиться и стать против литовских людей, чтобы они из земли Московской вышли все до одного, на чем крест целовали».

Патриарх Гермоген, извещенный тайной грамотой от Филарета и Голицына об истинных замыслах Сигизмунда, также начал во второй половине декабря 1610 года открыто призывать к изгнанию ляхов из пределов Московского государства, «повелевати на кровь дерзнути», и стал рассылать по городам грамоты, в которых объявлял об измене короля, разрешал всех от присяги королевичу и призывал, чтобы «собрався все в сбор со всеми городы, шли к Москве на литовских людей».

Из земских людей первым откликнулся на призыв патриарха пылкий Прокофий Ляпунов, верно служивший Владиславу до смерти Вора; уже в самом начале января 1611 года он поднял своих рязанцев. Жители Нижнего Новгорода и Ярославля встали также тотчас же по призыву «второго Златоуста», святителя Гермогена, против поляков; нижегородские ходоки, «бесстрашные люди» – боярский сын Роман (Ратман) Пахомов и посадский человек Родион Мосеев поддерживали сношения своего городского мира с Гермогеном и успешно проникали к нему, несмотря на то, что московские изменники, во главе с Михаилом Салтыковым и Федором Андроновым, всячески теснили святителя; изменники эти не замедлили послать Сигизмунду донос о действиях Прокофия Ляпунова и патриарха и, чтобы лишить Гермогена возможности сноситься с городами, употребили против него насилие, разграбили его двор и отобрали всех дьяков, подьячих и дворовых людей. Сам же Гермоген пребывал все время под неослабным надзором в Кремле «аки птица в заклепе».

Но великий старец продолжал неуклонно свое святое служение Родине и мощным словом призывал всех немедля ополчаться на ляхов. Слух о чинимых ему насилиях быстро разнесся по земле и послужил к еще большему одушевлению всех крепких русских людей – встать против врагов веры и Отечества.

Города опять начали деятельно пересылаться между собой, и чтение их отписок поразительно напоминает послания друг к другу христианских общин первых веков.

Московские люди горячо откликнулись на призыв смольнян: они стали пересылать их грамоту в другие города и сами писали, прося прийти на выручку столице от поляков.

В том же феврале 1611 года нижегородцы писали вологжанам: «В нынешнем 119 году писали мы к вам наперед сего многажды и гонцов от себя послали, чтоб вам прислати к нам, для договору и о добром совете, людей добрых изо всех чинов, сколко человек пригоже; а самим бы вам, собрався с ратными людьми и с нами с окольными городы, сослався, стати за православную крестьянскую веру и за Московское государство, на польских и на литовских людей, заодин, чтобы польские и литовские люди Московского государства не овладели и наши общие православные крестьянския веры в латынство не превратили… И вам бы, господа, попамятуя Бога и Пречистую Богородицу и Московских Чудотворцов Петра, Алексия, Иону, собрався с ратными людми и сослався с окольными городы и с нами, идти к царствующему граду Москве… И вам бы, господа, однолично поспешити походом, чтоб нам Московскому государству вскоре помочь учинити. А с Рязани думный дворянин Прокофий Ляпунов, а с Калуги бояре, по ссылке с сиверскими и с украйными городы, ко царствующему граду Москве на польских и на литовских людей пошли».

Через несколько дней нижегородцы вновь писали вологжанам: «Писали мы к вам преж сего, чтобы вам на Вологде и в уезде собрати всяких ратных людей, конных и с лыжми, и велети им со всею службою готовым быти в поход к Москве; а Генваря в 27 день писали к нам с Рязани, воевода Прокопей Ляпунов и дворяне и дети боярские и всякие люди Рязанския области, что они, по благословению святейшего Ермогена, Патриарха Московского и всея Руси, собрався со всеми сиверскими и украйными городы, и с Тулою, и с калужскими со всеми людьми, идут на польских и на литовских людей к Москве… Да того ж дни прислал к нам святейший Ермоген, Патриарх Московский и всея Русии, две грамоты: одну ото всяких московских людей, а другую, что писали из-под Смоленска московские люди к Москве, а мы те грамоты, подклея под сю грамоту, послали к вам на Вологду; да приказывал к нам святейший Ермоген Патриарх, чтобы нам, собрався с окольными и с поволжскими городы, однолично идти на польских и на литовских людей, к Москве, вскоре. И мы, по благословенью и по приказу святейшего Ермогена, Патриарха Московского и всея Руси, собрався со всеми людьми от Нижнего и с окольными людьми, идем к Москве… И вам бы, господа, однолично иожаловати, на Вологде и во всем уезде собрався со всякими ратными людьми, на конех и с лыжами, итти со всею службой к нам в сход тотчас, немотчав, как из Нижнего к вам отпишем, где вам придти в сход: и однолично бы к Москве подвиг учинить вскоре, не иного чего ради, но избавы крестьянския, чтоб то перво Московскому государству помочь на польских и на литовских людей учинити вскоре, докаместа Московского государства и окрестных городов Литва не овладели и крестьянския веры ничем не порушили, и докаместа многие люди не прельстилися и крестьянские веры не отступили, чтобы всем нам то перво за православную крестьянскую веру и за свои души стати заодин…»