Узы крови - Крис Хамфрис

Казалось, теперь мальчишка опасается Жана, словно какого-то колдуна, но он взял Анну за руку и повел путников от пристани в переулки — в лабиринт узких проходов, где не было никакого освещения и то и дело приходилось наступать на что-то, о чем они предпочитали не задумываться. Несмотря на мрак, мальчишка шел довольно быстро, и вскоре они вышли на более широкую улицу, где источником слабого света являлся фонарь, подвешенный над раскачивающейся вывеской. Когда они подходили к двери, поблизости зазвонил церковный колокол, отбив пять ударов.

— Саутуоркский собор, — пояснил мальчишка. — «Овен» совсем рядом.

Он постучал. Мгновение спустя за дверью раздались шаркающие шаги, послышались звук открываемой задвижки и какое-то бормотание.

— Постояльцы! — гордо объявил мальчик, протискиваясь мимо беззубого старика в ночном колпаке и халате. — Я их провожу.

Коридор привел их в главное помещение постоялого двора, где лежало множество людей, расположившихся на всех имевшихся там столах, стульях и свободном полу. Крупный мужчина с черными волосами склонил голову на сложенные руки, оседлав пустую стойку. Рядом с ним валялась опрокинутая оловянная кружка. Он отмахнулся от мальчишки, попытавшегося его разбудить, но когда открыл глаза и увидел посетителей, то мгновенно проснулся. Мальчишка и кабатчик (который сразу почувствовал к посетителям искреннее расположение) повели Анну и Жана в глубину постоялого двора. Открылась очередная дверь, раздалась шумная ругань — и из комнаты изгнали какого-то мужчину.

Ирландский выговор кабатчика был таким же ядреным, как лондонский — мальчишки.

— Ну вот, сэр и мадам. Лучшая комната «Овна».

Лучшая комната оказалась крошечной, с низким потолком. Оконный проем закрывала ткань. Однако солома на высокой лежанке выглядела достаточно свежей. Жан и Анна становились единственными ее обитателями. Им обещали еду. В обмен им пришлось отдать большую часть их запаса английских монет. Жан оставил себе две — фартинг и четырехпенсовик — и дождался, пока хозяин постоялого двора не ушел, закрыв за собой дверь.

— Как тебя зовут, паренек?

— Джексон, сэр.

Мальчик уставился на руки Жана, зная, что в каждой из них зажата монетка.

— Ну что ж, Джексон. Вот эта, — тут он вручил мальчишке фартинг, — пара к той, что у тебя уже была. Что удваивает твое богатство. Это — за те услуги, которые ты нам уже оказал. А вот эта… — он помахал четырехпенсовиком над головой у парнишки, который следил за монетой взглядом в тусклом свете лампы, — эта — за твое молчание и будущие услуги. Надеюсь, ты хорошо знаешь город? Отлично. Тогда приходи завтра, вернее, сегодня в полдень. Мы воспользуемся твоими знаниями.

Когда онемевший от изумления паренек ушел, Анна повернулась к Жану.

— Разумно ли это было, отец? Теперь мальчишка знает, что у нас есть золото. Разве он не может поделиться этим знанием с другими?

Жан улегся, положив под голову свой дорожный мешок.

— Разумно? Я отказался быть разумным, когда согласился на эту поездку. Теперь, когда мы здесь, постараемся сделать все, что сможем, и побыстрее. Я здесь не знаю никого и ничего. Этот мальчишка послан нам судьбой, чтобы стать нашими глазами и ушами. Засыпай. Давай до завтра больше не думать об этом.

Впервые в жизни Анна слышала, чтобы отец говорил о каком-то предначертании. Жан никогда прежде не был таким. Ему не свойственно рисковать так, как он только что сделал. Размышляя над этим, она уже готова была заснуть, когда Жан заговорил снова:

— И потом, разве он не напомнил тебе Джанни в том же возрасте?

Сказав это, Жан тотчас заснул, но Анна, несмотря на усталость, еще какое-то время лежала без сна. Имя брата вызвало в ее сознании его образ, и она попыталась ощутить его присутствие в этом незнакомом городе. Но то ли она была слишком утомлена, то ли Джанни скрывался за стенами, созданными не только из камня, но и из его собственного сопротивления. Сестра так и не смогла его отыскать.

В конце концов Анна провалилась в беспокойный сон, полный видений.

* * *

Ворона пролетела бы это расстояние всего одним взмахом крыльев. Для Джексона путь оказался куда более трудным: дорога вела по грязным улицам Саутуорка, и даже в столь ранний час в тенях таилась опасность — здешние обитатели, мужчины и женщины, не имеющие ничего, готовы напасть на любого, у кого водятся хоть какие-то крохи. Даже уличный оборванец мог стать соблазном для обездоленных, поэтому мальчик передвигался медленно, внимательно осматривая каждый вонючий проулок, открывавшийся перед ним. Он ступал по самому центру мостовой, там, где проходила сточная канава и крысы грызли отбросы. Только оказавшись вблизи от цели, Джексон ускорил шаги и преодолел остаток пути бегом. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил его на открытом месте перед медвежатником. Тяжело дыша, мальчик привалился к широкой побеленной стене, которая поднималась на три этажа у него над головой. Человек, к которому пришел Джексон, жил где-то в этом здании — оно принадлежало ему, — но мальчик понятия не имел, где именно находятся его комнаты.

Громкий звук, раздавшийся по ту сторону стены, заставил маленького оборванца вздрогнуть и отпрянуть. За звериным ревом последовали завывания собак и звон натянувшихся цепей. К рычанью и лаю присоединился человеческий голос. Череда проклятий, щелканье кнута — и собаки с визгом отскочили, а медведь взревел в последний раз и тоже замолк. Идя на голос, изрыгающий брань, Джексон пришел к большим деревянным воротам. Они оказались закрыты, но рядом имелась небольшая калитка — приотворенная. Мальчишка осторожно просунул голову в щель…

— Попался!

Чья-то рука опустилась ему на шкирку, сгребла лохмотья. Ветхая ткань затрещала, но не разорвалась. Вторая рука сжалась на запястье мальчика и утащила его в темноту.

— А я-то гадаю, что это мои звери не спят! — Голос звучал резко. — Теперь понятно: они учуяли завтрак!

Испуганный вскрик Джексона был встречен смехом. Вырваться из мощной хватки оказалось невозможно. Пленника втащили под арку, проволокли мимо расставленных Рядами лавок, к открытому пространству, устланному соломой. Собаки снова завыли. Мальчишку бросили на землю, и над ним навис силуэт мужчины с занесенным кулаком.

— Ну-ка я на тебя погляжу. Только пошевелись, и, клянусь брюхом шлюхи, я тебя на месте убью.

Джексон воззрился на нависшую над ним фигуру. Слабый свет отражался от лысой головы, четыре шрама параллельными линиями пролегли по одной стороне лица. Одно веко было порвано и сморщилось, подбородок порос седой щетиной. Шея были покрыта складками жира, на обнаженной груди виднелись многочисленные рубцы — некоторые свежие, другие поблекшие. Джексон отдал бы сейчас все, лишь бы сбежать от этого чудища, однако тело отказалось ему повиноваться. Он мог только неподвижно лежать на соломе.

— Заткнитесь!

Лицо повернулось к собакам, которые моментально прекратили взлаивать. Человек снова наклонился к лежащему ничком мальчишке.