Джин с Толиком - Анатолий Горбов

От меня нестерпимо несло стрессом, и, почувствовав это, какая-то мелкая шавка выскочила из подворотни и больно укусила за правую лодыжку. Видимо, приняла стресс за страх. Не знаю, может быть, она не так уж и неправа…

Несмотря на позднюю осень, почти на всех деревьях подрагивали листья. И в большинстве своем листья эти оставались зелеными – это делало осень какой-то фальшивой и ненастоящей. Даже ночных заморозков еще ни разу не было, а осень уже близилась к календарному концу.

Довольно быстро я оказался в самом низу крутого спуска двадцать девятой линии, и смотрел на рябой Дон, неспешно текущий мимо. Спускаться по крутой улице в тапочках было сложно – они постоянно норовили соскочить, но я не обращал на это никакого внимания, как и на дождь, и на боль от шавкиного укуса. Понтонный мост на Зеленый остров уже разобрали, готовясь к зиме, и никаких рыбаков видно не было.

Я не отдавал себе отчета, что вместе с каплями дождя по лицу стекают слезы. Раскинув руки, я зло заорал куда-то в тучи над островом, освобождаясь от вони стресса и очищаясь от налипшей на душу грязи, и на какую-то секунду мне это удалось, я будто бы вылетел вместе со своим криком…

* * *

Листья, как сумасшедшие, бились на ветках в истерике. Пьяный дождем ветер только что задал им трепку, и рассказал, что они скоро умрут. Нет, сначала станут желтыми или красными. Некрасивыми, одним словом. А потом сморщатся, высохнут, и оторвутся от веток. Если сами не оторвутся, ветер им поможет, он всегда помогает таким задохликам. А потом он будет гонять их, макая в грязные лужи и бросая под ноги равнодушным людям.

Некоторые люди, в оранжевых жилетах, будут их собирать, свозить в одну огромную кучу. А потом вывезут куда-то за город. Что там будет, он не знает – там живет другой ветер, провинциальный. Он с ним не общается.

А если не успеют вывезти, кто-нибудь подожжет. Непременно подожжет – только гореть они толком не умеют. Разве что тлеть. Тлеть и пахнуть дымом. Говорит, запах этот ему нравится – он его любит разносить по окрестностям. Окрестностям запах тоже нравится. И людям некоторым. Тем, которые не очень равнодушные.

А если повезет, и сразу ударит мороз, у них есть шанс умереть заживо. Тогда и с веток падать необязательно. Их к ним приморозит. Так и будут висеть – зеленые и мертвые, жуткое зрелище. Такое же примерно, как равнодушный человек – живой, но мертвый…

* * *

Курить хотелось, как никогда за последнюю неделю. Собственное Эго, упав на колени, умоляло закурить ту самую сигарету, которую я нашел в шкафу и забрал с собой в этот истерический поход к Дону. В том состоянии, которое окутывало меня последний час, я запросто мог быть побрит налысо, или накормлен ненавистным рассольником – и не заметил бы этого.

Руки зашарили по карманам в поисках зажигалки, когда ко мне подошел какой-то дядька в защитной плащ-палатке и фуражке с синим околышем без кокарды – наверное, лодочный сторож.

– Закурить нет, сынку? – он улыбался сквозь казачьи усы, и напоминал мне деда Щукаря.

Я невольно улыбнулся одними губами его плутоватому виду, и молча протянул единственную сигарету.

– А огоньку нема? – тут как раз отыскалась одна из моих бесчисленных зажигалок, которые населяли карманы моей одежды.

– Спасибо, – он затянулся сухим Винстоном, все больше и больше напоминая Щукаря – теперь уже не человека, а фарфоровый сувенир-игрушку из детства, которая дымила целлулоидными самокрутками. Щукарь протянул мне огниво обратно.

– Оставь себе, отец, мне уже без надобности, – я еще раз невесело улыбнулся, и пошел обратно, наверх.

Подниматься было трудно – поток воды, стекавший с высящегося над Доном города, был сплошным, а у тротуаров вообще казался горной речкой.

Искалеченный в этих местах асфальт зиял глубокими промоинами, идеально иллюстрируя поговорку о том, что вода камень точит. Подъем был крутым – особенно пару первых кварталов, когда он достигал, наверное, сорока градусов. Но что по сравнению с этой дорогой та крутизна, на которую необходимо было вскарабкаться моей душе, чтобы вернуть себе спокойное и умиротворенное существование?

* * *

Когда Толик ушел, Ирина еще раз тщательно обследовала все стены и мебель в поисках камеры. Даже Густава Беккера осмотрела – но ничего нового не обнаружила. Потом включила компьютер, зайдя под учетной записью Толика, и рылась там, пытаясь обнаружить хоть какие-то следы.

Чисто рефлекторно она подключила интернет, и открыла почту – как делала всегда в начале работы. Тут же хлынули потоки спама и редких ожидаемых писем с сервера провайдера. Почта не была востребована с вечера воскресенья – того момента, когда Ира вернулась из Краснодара. Это практически означало то, что компьютер под этой учетной записью на текущей неделе не включали.

Покопавшись в файлах, и запустив поиск чего-либо, созданного или измененного после 15 ноября, она удивилась. Ибо ни одного объекта не нашлось. А это говорило о том, что Толик всю неделю пользовался лишь своим ноутбуком, который не мог быть дома в тот момент, когда она здесь «работала» с Колосовым. Потому что Толик всегда таскал свой Asus на работу.

Колосов! Ну как же она сразу не догадалась! Это он просветил Кулешова о своем подвиге и ее грехопадении! Да и кто еще? Ну не Джин же…

Она собрала свои вещи, созвонилась с подругой и вызвала такси.

Когда я, изрядно промокший, в разорванных тапках вернулся домой, Иры не было. Первым делом я проверил, дома ли Джин – кот в наличии имелся, и был занят выковыриванием из под шкафа вновь украденных кактусят. У меня отлегло от сердца – почему-то, на самых подходах к дому в меня вселилась уверенность, что Ирина обязательно заберет Джина с собой.

Самочувствие было не очень, и чтобы не усугублять его последствиями своего недавнего марш-броска, я начал набирать горячую воду в ванну. Но потом выключил ее, и принялся старательно, со всеми возможными чистящими веществами отмывать ванну, засунул постельное в машинку, и тут же включил ее.

Почувствовав себя лучше во время работы, я решил сохранить это состояние, и устроил генеральную уборку – часа на три. Работал я быстро и продуктивно, вымывая и вычищая все, кроме посуды и стекол. Добрался до таких закоулков, куда не заглядывал ни разу за все время жизни в этой квартире. Мимоходом навел порядок и в одежных шкафах, и в кухонных, и даже на компьютерном столе.

За время уборки мною было обнаружено немалое количество предметов, принадлежащих Ирине, и забытых ею в спешке отступающей армии. В числе прочего, я нашел: две пары трусов и бюстгальтер – все разноцветные; пару зимних шерстяных носков с гномиком; темно-синюю кружку с надписью «Ира»; китайский халат с иероглифом «Судьба»; два лака для ногтей, пилку для них же, и «Кальций Д3 Никомед» – опять же, для них, любимых (ну, или для того, чтобы мои рога росли шелковистыми и не отказывали себе в ветвистости); расческу с длиннющими черными волосами; пушистую мочалку; четыре DVD-диска и два CD; книгу Энн Райс «Черная камея»; упаковку ватных палочек и женский бритвенный станок. Забытую ею зубную щетку я просто выкинул, и в хозяйском стаканчике осталась лишь одна – моя, синяя. Которую, немного подумав, я тоже выкинул, заменив новой, изумрудно-зеленой.