Глеб Белозерский - Лев Демин

- Как же я должен относиться к статуям в храме? Закрывай на них глаза, коли они тебе не по душе.

- А что я должен делать, коли весянин вспоминает с благоговением не Богородицу, а своего языческого бога Белеса?

- Скажи ему - почитай. Только ты весянин ошибаешься: то не бог Велес, а святой Власий, покровитель скота. А ошибаешься потому, что имена схожие - Велес, Власий.

- Так ты призываешь, владыка, приспособить православие к язычеству.

- Вовсе нет, князь. Я рассуждаю так. У весянина стихийно зарождаются в уме зачатки истинной веры. В его язычестве мы улавливаем образы, похожие на наших святых. Церковь должна снять с представлений весянина весь этот налет искаженности и привести его к истинной вере, придать его представлениям благоразумный вид. Понятно я говорю?

Глеб убедился, что владыка Кирилл является искушенным и гибким политиком, считавшимся со сложными условиями жизни и деятельности церкви на русском севере. Сложность эта определялась живучестью языческих представлений веси, да и не только веси. По существу, здесь господствовал причудливый сплав православия и язычества. Владыка Кирилл выступал как поборник мирного врастания православной веры в языческую среду без применения каких-либо насильственных мер. Достиг ли он своей цели?

(Чтобы ответить на этот непростой вопрос, обратимся к свидетельствам замечательных русских фольклористов, братьев Соколовых, составителей капитальной книги «Сказки и песни Белозерского края». Книга была издана в итоге двух поездок собирателей фольклора в белозерский край в начале прошлого века. В предисловии к книге ее составители писали о живучести языческих пережитков в крае. Подчеркиваем - речь идет, казалось бы, о не слишком далеком от нас времени. «Взгляды крестьянина на мир веют далекой стариной. Сколько в том крае неизжитого язычества, частью сохраняющегося только в крестьянской среде, но частью еще поддерживаемого другими сословиями, между прочим сельским духовенством»).

Владыка Кирилл отбыл в Ростов, провожаемый всем белозерским духовенством. На следующий день князь Глеб разослал тиунам ближайших волостей распоряжения собрать команду землекопов на сухонскую излучину. Через некоторое время и сам отправился туда, чтобы самолично следить за работами.

Низменная излучина поросла кустарником: тальниками, ольхой и березками. Кое-где заросли сменялись невысокими голыми песчаными холмами. В самом узком месте ширина излучины не достигала и одной версты. Здесь Глеб Василькович и дал команду рыть канал, достаточный для того, чтобы свободно могли разойтись два вместительных дощаника.

Работа двигалась без промедлений, так как каждый землекоп стремился поскорее вернуться к своим близким и к своему хозяйству. К концу сентября канал короткой протяженности был открыт. Оставалось лишь разрушить неширокие земляные перемечки, закрывающие вход и выход в Сухону.

Как-то внимание Глеба привлек немолодой землекоп, неопрятный, обносившийся.

- Чьих будешь?

- С Волги.

- А как к нам попал?

- Долгая история. Вряд ли тебе князь интересно будет слушать.

- Это уж мне дозволь судить. Назови свое имя.

- Филат я.

В другой раз землекоп назвался Фофаном.

- Так кто же ты все-таки, Филат или Фофан?

- Сам не знаю, - с вызовом ответил землекоп. Или дурил мужик, или подталкивал князя на резкий окрик. Но Глеб сохранил выдержку и все-таки сумел разговорить землекопа. В действительности он оказался не Филатом или Фофаном, а Феоктистом. Жил в приволжском селении, занимался земледелием и рыбной ловлей. Селение располагалось к востоку от Нижнего Новгорода. Вблизи кончались владения нижегородского князя, дальше начинались подвластные Орде булгарские и чувашские земли. Селение неоднократно подвергалось набегам ордынских отрядов, хотя ордынцы вроде бы и не вели прямых военных действий против Нижнего Новгорода. Возможно, отдельные отряды занимались стихийным разбоем. Житье было трудное. Баскак обложил княжество данью, вся тяжесть легла на плечи подданных князя. За Феоктистом числились недоимки, поэтому ордынцы забрали у него корову и лошадь. А тут пришли с юга еще какие-то конные люди, не то татары, не то булгары, пограбили то, что еще оставалось в хозяйстве. Дочь Феоктиста увели грабители, что с ней сделали, он не знает. Хорошо еще, если угодила в гарем какого-нибудь богатого хозяина. А могли и надругаться всем скопом и потом прикончить. Случалось и такое. Жена Феоктиста с горя умерла.

- Как же ты надумал сюда податься? - спросил его Глеб, выслушав печальный рассказ.

- Захотелось уйти в дальние края и попробовать начать жизнь сызнова. Убедился, на Кубене рыбалка отменная. Прокормиться можно. И про тебя, князь, люди говорят…

- Что же обо мне говорят?

- А то, что бывают князья хуже. Ты хотя бы от татарских набегов свой край избавил.

- Рад это слышать. Из семьи-то у тебя кто-нибудь остался?

- Сын и дочь малолетки. В селе на берегу Кубены оставил у добрых людей…

Земляные перемычки были разрушены, и вода из Сухоны хлынула в канал. Глеб распорядился, чтобы землекопов накормили, выставили им бочку хмельной браги.

А Феоктисту сказал напоследок:

- Не хотел бы, Феоктистушка, перебраться с детками своими ко мне в Белоозеро?

- За что такая милость?

- Волжанин, небось рыбалил?

- Приходилось.

- Поступил бы в рыбачью артель и поставлял к моему столу судака, осетра и всякую другую рыбу. Дал бы я тебе землю под огород и избу. Хозяйством бы обзавелся.

- Согласен, княже.

Не раздумывая долго, Феоктист перебрался в Белоозеро, получил большой участок земли на окраине города, срубил с помощью соседей избу…

К середине осени возвратился из Сарай-Берке Григорий Меркурьев и доложил князю Глебу о выполненном поручении. Он смог выкупить из полона сто двадцать человек. Возвращение оказалось благополучным, если не считать того, что в пути умер один еще не старый муромчанин от какой-то непонятной хвори. Онд вызвала внезапный озноб, лихорадку, потом полный упадок сил. А в Нижнем Новгороде на берегу одна женщина опознала среди выкупленных освобожденного мужа. Он стал просить Меркурьева отпустить его к жене, в родное селение, которое располагалось на берегу Оки, недалеко от Нижнего. Григорий Меркурьев оказался в затруднении. Он не получал от князя Глеба указаний на подобный случай. Но человек его так слезно просил, что Григорий внял мольбам на свой риск. Из других освобожденных только двое нашли свои семьи, один в Костроме, другой в приволжском селении между Костромой и Ярославлем. Семьи пожелали следовать за освобожденными в Белоозеро.

.. .В начале зимы в семье Глеба Васильковича произошло событие. Феодора почувствовала приближение родов. Нашлась опытная повитуха, которая деловито осмотрела княгиню и бесцеремонно выпроводила Глеба из опочивальни.