Естественное убийство-3. Виноватые - Татьяна Соломатина

– Посмотрел и выбросил.

– Отложил.

– Нехило так отложил – на двадцать с лишним лет. Я могла оказаться замужем. И не единожды. У меня могла быть куча ребятишек. Я, в конце концов, могла спиться или…

– Его не волнует сослагательное наклонение. Он стратег и тактик.

– И что это значит?

– Что он действует из существующих предпосылок. Существующих, а не гипотетических.

– Тогда ты похож на него! – несколько зло сказала Алёна и даже слегка отпихнула Северного.

– В этом все мужчины похожи. «А если бы» – это исключительно женское.

– Да ты сексист, Северный!

– Ну разумеется. Я этого никогда и не скрывал. Так! – Он притворно строго посмотрел на Соловецкую. – И кто из нас сейчас вырывает из рук другого нить? – Всеволод Алексеевич притянул Алёну к себе. – В общем, здесь господин Тихонов оказался не случайно, в характерной для него манере совместив несколько дел сразу – и кое-какие свои недвижимые дела решить, и всё ещё прекрасную Алёну Соловецкую снова обаять. Когда-то получилось? Получится и сейчас. Надо только чуть наапгрейдить тактику. Он же понимает, что «молодая девочка» совсем не такое оружие, как «красивая женщина». О том, что у тебя есть дочь от него, Алексей Константинович знал прежде, чем встретился с тобой. Твоя милая, детская, белыми нитками шитая ложь только убедила его в том, что Алина его дочь. Хотя куда уже дальше? Анализ ДНК он давно сделал.

– Как?! – ахнула Соловецкая и беспомощно рухнула в кресло.

– Очень просто, дорогая, очень просто. – Северный присел перед ней на корточки и взял в свои руки внезапно поледеневшие руки любимой. – Алина где у нас работает в свободное от учёбы время?

– На конюшне, – прошептала побелевшими губами Алёна Дмитриевна.

– А сейчас очень модно заниматься «конным спортом». То есть пару раз в месяц делать вид, что приобщаешься природе аристократизма, вися кулём на спине бедного животного. Покупаешь или арендуешь лошадь и…

– …и нанимаешь берейтора, – выдохнула Алёна.

– Именно. Чтобы лошадку обучил, чтобы следил за ней, чтобы она в стойле не застоялась.

– И чтобы самого наездника выучить хотя бы азам…

– А добыть из пышной русой копны – волосы у Алины, кстати, в папеньку густотой – пару волос, будучи с человеком в контакте хотя бы раз в неделю, задача совсем несложная.

– Господи, боже мой, господи, боже мой! – начала заводиться Алёна.

– Любимая, не стоит упоминать имя господа всуе, тем более такой скороговоркой. – Северный мягко улыбнулся и поцеловал Алёну Дмитриевну в глаза. – Господин Тихонов не опасен.

– Он мне ничего не сказал о том, что знает об Алине. И о том, что она… Что она… У меня язык не поворачивается сказать «его дочь».

– Правильно не поворачивается. Потому что «его дочь» можно сказать только о человеке, который эту самую дочь воспитал. Ночи не спал, в шахматы учил играть, решал проблемы со школой, первые прокладки покупал… Ну и так далее.

– Он ничего не сказал! Предложил выйти замуж, и я, можешь представить себе, вместо того, чтобы сразу послать его подальше…

– …принялась язвить и ехидничать. Знаю. Это, малыш, тоже женское. Женщинам всегда нужен реванш.

– А мужчинам не нужен?

– Нужен. Если в реванше есть смысл. А женщинам любой подойдёт. Лишь бы реванш… Господин Тихонов ничего не сказал тебе об Алине, потому что он, как уже упоминалось выше, стратег и тактик, как и все мужчины. Ему нужен козырь в рукаве. И, как любой нормальный мужчина, он не будет извлекать козырь ровно до той поры, пока в козыре не возникнет крайней необходимости. Будь ты всё ещё одна, он провернул бы такую же комбинацию, предложил тебе выйти за него замуж, и уже только потом ты сама всё рассказала бы ему. Слёзы, объятия, я встретил вас, и всё былое…

– Ну и кто ехидничает и язвит? – Алёна через силу улыбнулась. – Мне страшно, Северный! Реально – прямо в солнечном сплетении заморозило.

– И чего же ты боишься?

Алёна на некоторое время задумалась. Затем вскочила с кресла и возбуждённо заходила туда-сюда по балкону мансарды, несколько бессвязно и суетливо говоря:

– Ничего! Веришь? Ни-че-го! Алина – здоровая, красивая, умная девочка! Какая разница, если… Ключевое слово – здоровая! И… И… живая! Ты же не знаешь! – она резко остановилась и уставилась на Всеволода Алексеевича. – Ёлки! Я всё о какой-то ерунде! А тут, сегодня… Не знаешь?!

– Что, детка? Чего я не знаю?

– Или знаешь? Просто не говоришь, чтобы меня не беспокоить? Ты же наверняка уверен, что когда тебя нет, я накачиваюсь спиртным в мансарде или брожу по набережной, никого и ничего не замечая!

– Есть такое предположение! – рассмеялся Северный.

– А тут ещё Баритон, будь он трижды проклят! И я вся погрузилась, а тут… Это всё так неважно, когда дети живы и здоровы! Здоровы и живы! Внук Маргариты Павловны пропал! Пошёл на рыбалку. Поплыл. По-шёл. Тьфу, чёрт! Какая разница! Ему всего десять – но он уже сам выходит в море, хотя бабушка и мать его ругают. А тут все в похоронах, в больницах. И вот этот десятилетний Сашка сегодня пропал! Рыбаки только лодчонку обнаружили. Пустую и…

Алёна Дмитриевна внезапно разрыдалась. За десятилетнего ли мальчика Сашку, внука хозяйки гостевого дома? За свои ли проблемы-ситуации? Из-за того ли, что справедливости не существует и дети в Африке всё ещё голодают? В общем, внезапно разрыдалась, как маленькая девочка.

Северный крепко обнял её и погладил по голове.

– Успокойся, родная, успокойся.

– Я… не… могу! – рыдала она навзрыд. – Там… водолазы… – её душили рыдания.

– «Там» водолазы не нашли тела.

– Откуда ты знаешь?! – Алёна немного отстранилась и пристально посмотрела на Северного.

– Алёна, и снова никакой экстрасенсорики. Простая логика. В это время года – сильные течения. Мальчишка любил отойти от бухты подальше в море.

– Как они могли пускать десятилетнего мальчишку одного в море?! – Алёна снова уткнулась Северному в грудь и продолжила рыдания. Но уже скорее успокоительные, нежели откровенно надрывные. О, это целая отдельная вселенная – женские рыдания и градации их!

– Они не пускали, солнышко. Они не пускали. Но это же Балаклава. Здесь каждый десятилетний мальчишка – мореход.

– И тебе его… ни капли не жалко?!

– Алёна, жалко – неточное слово. И – да – мне его не жалко. За свою долгую судебно-медицинскую жизнь я вскрыл столько детских трупов, что иные человеческие чувства у меня не то чтобы атрофировались, но… несколько притупились. Иначе я не выжил бы.

– Я сразу же позвонила Алине!

– Очень надеюсь, что ты её ничем не испугала.

– Нет. Я просто спросила её: «Как дела?»