На капитанском мостике - Иван Петрович Куприянов

конечно, но я почему-то все время считаю себя виноватой. Мне все кажется, что я должна была что-то придумать, как-то повлиять, изменить образ нашей жизни. И я что-то делала, но потом я убедилась, что все мои старания напрасны. Тебя больше всего в жизни интересует твоя персона, твоя карьера, твое благополучие. На все остальное ты смотрел свысока. Ты решил, что ты теперь авторитет, можешь смело судить обо всем и обо всех.

М а р а с а н о в. Долго, однако, ты пробиралась, чтобы сказать главное. Именно вот в этих словах и состоит причина, почему я, так сказать, получил «отставку». Да, я такой, и я считаю, что имею право говорить честно и прямо, если я с чем-то не согласен. Для меня тоже не безразлично будущее моей страны. Ты в моих суждениях усматриваешь нечто другое. А я могу, например, смеяться, когда знаю, как на нефтепромыслах сгорают миллиарды кубометров природного газа, наше национальное богатство? А распашка заливных лугов — это что такое? Тоже меня не касается? А сотни гектаров леса пропадают?

Л ю б а. О каком лесе ты говоришь?

М а р а с а н о в. О том самом лесе, что мы оставляем на дне морей, когда строим гидростанции.

Л ю б а. Наверное, на то есть более веские причины.

М а р а с а н о в. Не смеши!

Л ю б а. Ты же говоришь не свои слова. Ты же нигде не был! Дальше Москвы да Рязани никуда не выезжал. Как же можно судить о том, чего ты не видел?

М а р а с а н о в. Можно! Если ты убежден, что прав.

Л ю б а. Да! И во всем ты такой. Ты привык не утруждать себя раздумьями. Легкость мысли поистине необыкновенная.

М а р а с а н о в. Ну, я переубеждать тебя не собираюсь. Ты во всем права. И на этом давай поставим точку. Хватит! Всему есть предел. Мне тоже надоели твои бесконечные проповеди. Не жизнь, а какой-то кошмар. То не так, это не так. С утра до вечера только и слышишь: «честь», «совесть», «долг». Одна болтовня о морали да о высоких принципах. Моей жене, видите ли, не нравится, что я имею собственное мнение. Да было бы тебе известно — я не привык жить чужим умом, плясать под чужую дудку. И потому твой шаг я могу только приветствовать. Да и о чем мне сожалеть? Тебе же до меня не было никакого дела.

Л ю б а. Это верно. Твоей жизнью я не жила. А что хорошего в ней? Ты только и делал, что всем завидовал.

М а р а с а н о в. Да, завидовал! И продолжаю теперь завидовать, но тем, кто по-настоящему живет. Вон Сергей Андреевич Дробышев все имеет! А чем я хуже его?

Л ю б а. Что ж, он, видимо, заслужил.

М а р а с а н о в. Чепуха! Не в том дело! Он живет хорошо потому, что он не рассуждает, а дело делает!..

Л ю б а. И вообще — хватит. Мы, кажется, обо всем договорились.

В дверях появляется  Т и х о н  И л ь и ч, но они его не замечают.

М а р а с а н о в. Да, да, договорились. Ты привыкла держать равнение на отца. Он для тебя идеал!

Л ю б а. Юрий Михайлович, я очень прошу не вмешивать в наши отношения отца.

М а р а с а н о в. Можешь не просить. Не собираюсь.

Л ю б а (закуривает). И вообще… Прекрати паясничать!

М а р а с а н о в. Ах, да! У него же сердце. Но у меня, кстати сказать, тоже есть сердце. Впрочем, тебя это никогда не занимало. Я знаю, для тебя твой отец — предел совершенства! Но пора бы знать, что идеальные люди существуют только в книгах. И твой отец, как я убедился, точно такой же, как и все мы, грешные. Его отличает одно — нежелание понять, в каком веке он живет. Сейчас совсем другое время! Сейчас едва человек занял подходящую должность, как тут же получает квартиру, дачу, машину, потом квартиру оставляет детям, а сам переезжает в новую. Так что твоему отцу, с его философией — все людям, — надо было родиться лет сто тому назад.

Л ю б а. Ты это серьезно?..

М а р а с а н о в. Вполне. Если хочешь знать, сейчас наступило время деловых людей. Сегодня ценятся те, кто умеет жить, Люба! Жить!.. А не проповеди читать о человеколюбии. Идеальные люди сегодня не в моде. В мире высоких принципов живут только такие, как твой папан. Я всего лишь один раз к нему обратился за содействием и пожалел. Да и что я просил у него? Замолвить за меня словечко его же другу генералу Яковлеву. Между прочим, в его научно-исследовательском институте около года было вакантное место. Как же, это же противоречит его принципам! Впрочем, чего теперь говорить. Тю-тю! Уплыло! А он хорошо знал, что НИИ Яковлева — моя мечта.

Л ю б а. Если отец тебе не помог, значит, у него были основания.

М а р а с а н о в. Можешь успокоиться! К протекциям обычно прибегают бездарности. Мне протекция твоего отца не нужна. И потому я тоже не хочу жить в доме, где в тебя не верят! Есть один способ в жизни выразить свое отношение — действие! Он не мог для меня сделать такого пустяка, а если что-нибудь серьезное?..

Л ю б а. Вот видишь! Опять ты оцениваешь человека, что тебе он полезного сделал.

М а р а с а н о в. При чем здесь отец? Я просто к слову сказал. Я знал, что ты не примешь ни одного упрека. Как же, он же святой! Вон они, его фотографии на стене. Где он только не был! Член партии Ленинского призыва! Всего себя отдал пятилеткам, в войну от Москвы до Праги дошел! Отличнейшая биография. Так почему же он не сумел преуспеть в жизни? Хочешь, скажу?

Л ю б а. Скажи!

М а р а с а н о в. Потому, что он слишком верил в святость принципов.

Л ю б а. А он что ж, значит, должен был поступиться? Так же говорят пенкосниматели. Это им все равно, есть у человека принципы или нет.

М а р а с а н о в. Извини, но я пенкоснимателем никогда не был. Я не против принципов и идеалов! Мой отец, как тебе известно, в войну не отсиживался в тылу, а деда Анисима до революции в Сибири на каторге сгноили.

Л ю б а. Да, но ты же считаешь, что у нас идеалы рухнули, а если так, тогда бери веревку.

М а р а с а н о в. Ну, нет! Я жить хочу. (Закрывает чемодан.)

Л ю б а. Эх, Юрий Михайлович, а я-то думала — ты человек!

М а р а с а н о в. Представь себе, человек! (Пробует поднять чемодан.) Ничего, как-нибудь до такси донесу. Да, я же бритвенный прибор забыл. (Уходит.)

Л ю б а (замечает отца). Отец?.. Ты все слышал?

П л а т о н о в. Все!

Л ю б а. Прости, отец!

П л а т о н о в. Это ты меня прости, дочь, что я за свою жизнь не смог «преуспеть».

Л ю б а. Отец, это же чудовищно, что он здесь говорил!

П л а т о н о в. Успокойся, Люба! Очень возможно, что он тоже кое в чем прав.

Л ю б а. Нет, нет! Этого не может быть!

Появляется  М а р а с а н о в.

М а р а с а н о в. А,