Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914-1917). 1917 год. Распад - Олег Айрапетов

Впрочем, не отличался решительностью и Исполком Петросовета, так и не решивший в первые дни своей работы, что делать со свалившейся на его плечи ответственностью. Он дипломатично призывал пресекать проявления анархии, насилие над офицерами, «.все бесчинства и грабежи, врывания в частные квартиры, расхищение и порчу всякого имущества, бесцельные захваты общественных учреждений»29. «Главным фактором отказа от участия во власти была война, – вспоминал один из его членов. – Принять власть в то время, как свыше 10 миллионов людей было под ружьем, демократия не могла, так как не знала, как относиться к армии и к войне»30.

Вскоре это незнание проявило себя в полной мере. Ожидаемое успокоение не пришло. 3 (16) марта Родзянко известил Алексеева, что «в Петрограде вспыхнул новый солдатский бунт», и в новых условиях кандидатура Михаила Александровича в качестве императора, а не регента в малолетство наследника Престола «.ни для кого не приемлема, и вероятна гражданская война». В связи с этим он просил рассмотреть возможность задержать обнародование манифеста об отречении31.

Теперь, когда Временный комитет Государственной думы оказался под сильным влиянием левых партий, ради спасения от внутреннего конфликта и в качестве гарантии восстановления порядка он предлагал новые уступки – собрать Учредительное собрание для определения формы правления в России. Эти предложения не вызвали у Алексеева положительной реакции, и он предложил собрать совещание главнокомандующих фронтами в Могилеве 8 или 9 марта. Словам Родзянко Наштаверх уже не верил, считая, что авторитет Временного правительства достаточен для удержания ситуации под контролем32. Большинство командующих, за исключением Сахарова, сочли невозможным ни проведение совещания, ни задержку манифеста.

Николай Николаевич (младший) добавил к этому абсолютное непризнание идеи Учредительного собрания33.

«Великий князь Михаил Александрович, – вспоминал князь П. Д. Долгоруков, – был соломинкой, за которую хотел Милюков ухватиться, когда Россия начинала тонуть»34. Как всегда, соломинка оказалась плохой опорой. 3 (16) марта Михаил отказался от власти вплоть до определения Учредительным собранием формы правления35, 8-12 (21–25) марта все остальные члены династии отказались от своих прав на престолонаследие и удельные земли36. 3 (16) марта на заседании Исполкома Петросовета обсуждалась судьба членов императорского дома. Было решено настаивать на аресте императора, его брата подвергнуть фактическому аресту, объявив его состоящим под надзором революционной армии. Наиболее изощренная и осторожная позиция была выработана к третьему лицу: «По отношению к Николаю Николаевичу ввиду опасности арестовать его на Кавказе, предварительно вызвать его в Петроград и установить в пути строгое над ним наблюдение»37.

На особую любовь или уважение со стороны руководителей созданных революцией органов великий князь рассчитывать явно не мог. И не только в Петрограде. «Имя б. великого князя, – вспоминал председатель тифлисского Исполкома Совета солдатских депутатов С. И. Верещак, – не пользовалось ни положительной, ни отрицательной популярностью. Ничего яркого, что бы врезывалось в представление солдата, им проявлено не было. Популярность являлась уделом генералов, руководивших операциями армии. Для нас он был великим князем, изгнанным на Кавказ, и только»38. Отношение к окружению наместника было ничуть не лучшим: «Это был какой-то штаб-двор, из которого в среду высшего командного состава поползли неведомые раньше интриганство и политиканство»39.

«Все перевернулось вверх дном, – вспоминал курсовой офицер тифлисского Михайловского военного училища, – Грозное начальство обратилось в робкое, вчерашние монархисты – в правоверных социалистов, люди, боявшиеся сказать лишнее слово из боязни плохо связать его с предыдущим, почувствовали в себе дар красноречия, и началось углубление и расширение революции по всем направлениям. В общих чертах революция в Тифлисе вышла действительно малокровной, все протекало удивительно мирно, некого было даже хоронить в качестве революции. Городовые, например, стояли на улицах дня три, пока постепенно не заменены были милицией»40. Эксцессов не было, улицы города покрылись красными флагами, а над дворцом наместника продолжал развиваться Георгиевский штандарт, все казалось спокойным. Под аплодисменты собравшейся толпы были освобождены арестованные, но нападений на офицеров и генералов на улицах не было41.

Николай Николаевич (младший) очень гордился тем, что Кавказ пребывает в спокойствии: он с явным удовольствием подчеркивал тот факт, что в крае, находящимся под его властью, сохраняется порядок42. Цена этой стабильности быстро девальвируется. Полиция была разогнана, реальную силу представляли только войска, которые оставались лояльными к командирам, но в городе возникала система власти, параллельная военной и гражданской структурам43. Если великий князь плохо понимал то, что уже начало происходить в Тифлисе, то не удивительно, что он, мягко говоря, не ясно представлял себе положение дел в Петербурге и Москве. 3 (16) марта он отправил на имя князя Львова телеграмму с просьбой держать его в курсе событий. «При этом условии могу, – сообщал он, – с Божьей помощью, как Верховный главнокомандующий, исполнить свой долг по руководству армиями и подведомственными мне губерниями тыла, ставя в то же время Вас в известность относительно общих мероприятий, принятие коих правительством будет являться, по моему мнению, необходимым для обеспечения победоносного окончания войны»44.

После этого Алексеев провел разговор по прямому проводу с Гучковым, убеждая его, что правительство должно обратиться к армии и к народу с обращением о необходимости довести войну до победного конца, и также просил его не вести общения с армиями вне Ставки. Новый военный министр обещал сделать все, о чем его просил генерал45. Ставке пришлось отказаться от своих программных положений на следующий день, принесший много неприятностей Алексееву. Еще вечером 2 (15) марта Наштаверх, узнав о депутации от нового правительства, прибывшей в тыл Северо-Западного фронта и обезоруживающей там жандармов, потребовал от Родзянко прекратить такие поездки и впредь не отправлять депутатов без предварительного предупреждения командующих фронтами. 3 (16) марта Родзянко ответил, что никаких делегаций Временный комитет Государственной думы на фронт не посылал46.

4 (17) марта Алексеев докладывал Николаю Николаевичу (младшему) о том, что на фронт начинают проникать идеи, заложенные в Приказе № 1, и что они приносят самое разлагающее действие. Развитие событий вызывало у генералитета шок. «Генерал-адъютант Рузский телеграфирует, что после опубликования манифестов (об отречении Николая и Михаила. – А. О.) не должно быть почвы для внутренней борьбы и нарушений нормальной жизни страны»47. Между тем ничего похожего на спокойствие не было. «Донося об изложенном Вашему Императорскому Высочеству, докладываю, что одновременно с сим по всем этим вопросам я спишусь с председателем Государственной думы и военным министром, указывая, что при продолжении подобной неурядицы, зараза разложения быстро проникнет в армию, и армия станет небоеспособной»48.

В тот же день Алексеев отдал предписание главнокомандующим фронтами, в котором говорилось следующее: «Из Петрограда начинают разъезжать и появляться в тылу армии какие-то делегации, именующие себя делегациями от рабочей партии и обезоруживающие полицию и офицеров. Прошу принять самые решительные меры, чтобы этот преступный элемент не проникал в армии, имея на узловых станциях достаточно сильные караулы. Если же таковые шайки будут появляться, то надлежит их захватывать и предавать тут же на месте военно-полевому суду. Нам всем надо принять решительные меры, дабы дезорганизация и анархия не проникли в армию»49.