Ритуал святого Валентина - Инна Юрьевна Бачинская

опущенная, все летело из рук, она молча сидела, глядя перед собой, вспоминала каждое его словечко, ласки, как он смотрел на нее, его поцелуи… облизывала пересохшие губы, до боли сжимала кулаки, запершись в ванной, рассматривала себя в зеркало – нагую, с пылающими щеками и искусанными губами. Потом долго стояла под душем…

Андрей ничего не замечал! Играл в свои дурацкие игры… Она готова была возненавидеть его, он ее раздражал, она с трудом сдерживалась, чтобы не закричать: пошел вон!

А в середине февраля он пришел… вернулся! Сел за свой столик как ни в чем не бывало, кивнул, улыбнулся, спросил кофе. Она стояла перед ним, не в силах шевельнуться. Он взял ее руку, поднес к губам – все видели – и сказал:

– Рад тебя видеть, Лиза!

Ей показалось, он похудел, осунулся, постарел… седины добавилось. Она присела рядом, едва удерживаясь от того, чтобы прижаться, погладить по лицу; только и сумела выговорить:

– Что-то случилось?

– Случилось… Можешь уйти?

Она отпросилась. Он ожидал ее на улице. Они пошли к ней, и он рассказал, что его жена… умерла. Конечно, она слышала об убийствах женщин – все слышали, – ходили слухи о секте сатанистов… Одна из убитых женщин была его женой. Она смотрела на него во все глаза, недоверчиво, с восторгом: даже в этом он был необыкновенен, не как все!

Он рассказал ей о странной сцене в «Английском клубе», когда Маргарита ушла… Его жену звали Маргаритой! Она ушла… просто ушла! Не сказав ни слова. Он всюду искал, а ее не было; он не знал, что думать. У нее на кончике языка вертелся вопрос: ты ее любил? Но она не смела спросить. Он как будто понял и сказал, что их брак исчерпал себя. Маргарита была холодной, самоуверенной, взбалмошной… а ты другая, слышалось Лизе; они были на грани развода. Он перестал спать, все думает, что с ней случилось; его вызывают на допросы и не дают похоронить…

Лиза жалела его…

Он отдал ей ключ, сказал: «Приходи в любое время, буду ждать». Привез к себе, и она увидела его шикарный дом. Осталась на ночь – он привел ее на второй этаж и сказал: вот это моя спальня. И она с облегчением поняла, что у них были разные. Она решилась спросить, почему он так долго не приходил, и он, серьезно глядя ей в глаза, сказал, что не хотел морочить ей голову. Маргарита не давала ему развода, у них были сложные финансовые отношения, процесс мог затянуться на годы. Не приходил, но все время вспоминал… «Ты простишь меня?» – спросил он. «Да! Да! Да!» – закричала она и расплакалась.

Перед похоронами он весь вечер пил, а ей было страшно. Он уснул на диване, и она укрыла его пледом. Сидела и смотрела, умирая от жалости к нему, сильному, умному, замечательному, которому так не везет в жизни… Не везло. Он сказал, что теперь все будет иначе. Новый старт, новая жизнь, новые начинания…

Она ожидала его после похорон, приготовила ужин. Наступил вечер, а его все не было. Она поднялась в спальню, разделась и легла, свернувшись клубочком. Дом жил своей жизнью. Шуршал, скрипел, вздыхал; кто-то ходил по чердаку; ей слышался чей-то шепот, она даже различала слова – их шепеляво выплевывал чей-то уродливо перекошенный черный рот: ч-чужая, греш-ш-ница, с-страх, проклятие с-сатаны. Они повторялись снова и снова, монотонно, однообразно долбя в висках.

Затаив дыхание, накрывшись с головой, Лиза лежала несчастная, взмокшая от страха, ожидая прикосновения холодной враждебной руки. Ей казалось, что на чердаке и по коридору ходит Маргарита, незаслуженно убиенная… Бабушка рассказывала, что умершие от руки насильника не уходят насовсем, а застревают между нашим миром и тем, так и ходят вечно – жалуются, бормочут, мучаются. И насильник-убийца притаился где-то рядом, подсматривает, выжидает, и нет от него спасения.

Внезапно пришло понимание, как предчувствие, что ничего не будет! Ни свадебного платья, ни красивой жизни… Ничего! Она всхлипнула, почувствовав, как защипало под сомкнутыми веками…

Она так и уснула – в слезах, не в силах шевельнуться, почти теряя сознание от ужаса…

Глава 29

Плохо, говорите? А кому сейчас хорошо?

Андрей Коваль стал плохо спать, сидел в компьютере до утра. Тосковал по Ляльке, вспоминал, что они всегда были вместе. Как объездили почти всю Европу, были в Таиланде… Теперь Славик зовет в Испанию на корриду, он, Андрей, обещал, но как же без Ляльки? Без Ляльки ему плохо, он привык, что она всегда рядом. Он смотрел на ее половину кровати, на табурет на кухне, где она сидела так, чтобы смотреть в окно, открывал шкаф, где висели ее вещи, а теперь пусто, и вспоминал, вспоминал… Черствый хлеб, кофе закончился, в холодильнике пусто… Он забывает поесть, а на работе литрами пьет кофе и не ходит на перерыв. И в «Пасту-басту» больше не забегает. А вечером слоняется вокруг ее дома или сидит на скамейке во дворе. Звонки она сбрасывает, на письма не отвечает… Пора бы привыкнуть, но ему кажется, что она в конце концов поймет, не может не понять, как они любят друг дружку, а этот… Вера сказала, старый и невидный, исчезнет, испарится, уедет куда-нибудь, и тогда они снова будут вместе. И в Испанию поедут…

Он звонит тете Гале: она обещала поговорить с Лялькой, но пока ничего. Она уговаривает его успокоиться, повторяет, что всяко в жизни бывает, он мужчина и должен держать удар; вокруг много хороших девушек. Много? Андрей их не замечает. Он хочет, чтобы вернулась Лялька.

Он словно играет в новую игру, которая называется «Ожидание». Он ходит за ней, стараясь не попадаться на глаза, смотрит на ее окна…

Однажды он наткнулся на них обоих – они выходили из ее дома. Лялька смеялась, он держал ее за руку. Андрей почувствовал такую ненависть, что, не помня себя, рванулся к ним и толкнул его в грудь. Старый, мелкий, никакой! Лялька закричала и попыталась оттолкнуть его, а ее спутник попятился, желая, видимо, избежать драки. На них уже оглядывались…

«Дурак, не смей!» – отчаянно закричала Лялька. Андрей размахнулся, примериваясь ударить, и тогда этот схватил его за кисти рук и сжал. Андрей почувствовал, как у него от боли потемнело в глазах. Он остался стоять, а они ушли. Лялька выкрикнула «Ненавижу!» и «Дурак!». Это «ненавижу» било в висках: не-на-ви-жу! Ее перекошенное злобой лицо стояло перед глазами – такой он ее никогда не видел. Они уходили, а