Студент - Валерий Георгиевич Анишкин

создана Академия, говорил: «Науки и художества, без сомнения, почитаются не токмо пользой, но и славой государства». Вот и выпьем за Академию художеств и художников.

Мы не возражали и дружно выпили.

— А что означает у монголов имя Алтангэрэл? — спросил я монгола.

— Алтангэрэл — это значит «золотой свет», — сказал Алтантэгрэл. — Но меня все зовут Алтан, так что зовите меня так.

— То есть, «золотой»? — засмеялся Ваня Шаповалов.

— Точно, золотой, — добродушно подтвердил Алтан.

— Давайте выпьем за художника Алтана. — предложил Ваня. — Не все знают, что он лауреат премии Чойбалсана, а его картины висят в музее изобразительных искусств в Улан-Баторе и в этнографическом музее в Ленинграде.

При этих словах все оживились, а я внимательней посмотрел на Алтана. Алтан выслушал все это с бесстрастным лицом, и я понял, что хвалу, а может быть, и клевету, он научился принимать равнодушно.

— Да у Алтана уже в 15 лет состоялась собственная выставка, — добавил Ваня.

— У меня тоже в 15 лет была выставка в Феодосии, — счел нужным похвалиться Леня Котов.

— Видел я твои работы, — отозвался Алтан. — Мне Ванька показывал. Из тебя выйдет толк. Я и пришел с Ванькой с тобой познакомиться и благословить. Дай обниму тебя.

Ленька Котов покраснел, как бурак. Он не ожидал такой скорой и неожиданной оценки от состоявшегося как художник товарища. В медвежьих объятиях большого Алтана Леня словно растворился и вышел из них счастливый и взъерошенный.

Глава 7

Переводы с английского. На сцене институтского клуба. Соня Самулевич — девушка без комплексов. Я читаю стихи. Бестактный выпад, похожий на провокацию. Реакция зала и смущенные англичане. Стыд и заслуженная обида Стива на меня.

Впервые я читал свои стихотворные переводы с английского со сцены, да еще при полном зале. Не помню, как я влез в эту авантюру, но факт остается фактом: я стоял на сцене Голубого зала клуба института, а внизу шевелилась безликая живая масса, готовая принять или освистать любого, кто осмелился вынести на ее суд свой неуверенный талант.

Началось все с того, что я отнес в институтскую многотиражку несколько своих переводов из Уильяма Блейка, Стивенсона и Роберта Бёрнса. Переводы напечатали, а когда стали готовить концерт к приезду какой-то студенческой делегации из Англии, решили, что было бы неплохо эти мои переводы прочитать в присутствии англичан: и нам хорошо, и им приятно.

Столичный вуз — это не провинция, где самодеятельность полностью ложится на плечи энтузиастов: здесь работали профессионалы, которые не только отбирали номера, но и репетировали, добиваясь безукоризненного исполнения. Меня натаскивал актер, лицо которого знакомо многим по фильмам: конечно, не Кадочников и не Баталов, но все же настоящий актер, не чета какому-нибудь массовику-затейнику. Первое правило, которое озвучил мой наставник, гласило: «Прежде всего, артист должен знать свой текст так, чтобы слова от зубов отскакивали, так, чтобы ночью разбуди — слова знаешь. Иначе на сцене будешь думать только о том, как бы текст не забыть. С текстом у меня проблем возникнуть не могло по определению: и когда наставник убедился, что текст у меня «от зубов отскакивает», он стал учить художественному чтению, то есть правильной актерской декламации.

«Обучение чтению стихов — сродни обучению пению, — говорил наставник. — Главные инструменты, как певца, так и чтеца — это голос и дыхание».

В результате недолгих, но результативных занятий, стихи я читал как заправский артист и, думаю, что все огрехи моего еще незрелого перевода, благодаря хорошей подаче, как бы стерлись и прошли незамеченными для зрителей.

На сцену я вышел после выступления первокурсницы Сони Самулевич. Соня доставала губами розу, держась руками за пятки, и вообще демонстрировала невероятную гибкость, что казалось удивительным при ее пухлой комплекции. В цирке такие номера называются «каучук», а на афишах, представляя артистку, часто пишут «женщина-змея». Соня отличалась невысокой и полной фигурой, что никак не вязалось с возможностью ее тела так гнуться, но гнулась она так, словно у нее вообще отсутствовали кости. Я знал из медицинской энциклопедии, что кости обладают эластичностью и упругостью, когда в них достаточно много органических соединений. У Сони, наверно, этих органических соединений присутствовало с избытком.

Впервые я увидел эту девушку при обстоятельствах насколько комических, настолько и странных. Однажды она забрела в нашу комнату в поисках Лёни Котова, с которым познакомилась во время вступительных экзаменов. Лёня отсутствовал, но Соня осталась ждать его. Мы дружно разговорились и через десять-пятнадцать минут знали о ней практически все. Она рассказала, что занималась акробатикой и на всех школьных концертах выступала с номером «Гуттаперчевая девочка». «Сейчас покажу», — сказала Соня и стала раздеваться. Мы с Жорой и Васей Сечкиным лишились дара речи, а наши немцы, Генрих и Яков, поспешили выйти, они тенью скользнули за дверь, и будто их и не было. Соня осталась в одном купальнике, ловко влезла на стол и продемонстрировала нам все элементы своего искусства.

Вася похлопал в ладоши, Жора недоуменно пожал плечами и незаметно для девушки покрутил пальцем у виска, а я поразился полному отсутствию комплексов у нашей гостьи. Не похоже, чтобы это смутило Васю Сечкина, но мы с Жорой чувствовали неловкость, будто раздевались сами. Соня спокойно оделась и как ни в чем не бывало стала рассказывать нам про свою школу. Вскоре появился Леня, и они ушли.

— Ну, наглая, — с растерянной усмешкой сказал Жора. — Ни тебе стыда, ни тебе совести. Пришла к мужикам в комнату и разделась до трусов, будто у себя дома.

— Ну, не до трусов, а до купальника, — весело поправил Вася. — А ты, вроде, девок в купальниках не видел.

— Здесь не пляж, — махнул рукой Жора, не желая связываться еще и с ветреным Васькой…

Я читал легкие стихи Блейка:

Зеленый лес от радости смеется,

В ответ ручья журчанье раздается.

Смех ветра отдается гулким эхом,

И холм дрожит веселым смехом.

Луг расцветающий смеется,

Смех соловья над лугом льется,

И даже Мэри и Эмили

Свой смех со смехом луга слили.

В тени смеются звонко птицы -

Весна пришла, всё веселится.

Проснитесь все, с природой слейтесь,

Весну вдыхайте, пойте, смейтесь!

Потом читал переводы из не менее милых стихов Стивенсона:

Зимой темно, когда я просыпаюсь,

При желтом свете свечки одеваюсь,

А летом нужно спать ложиться,

Когда ещё и солнце не садится…

И Бёрнса: