СМЕРШ. По законам военного времени - Валентин Константинович Мзареулов

Несколько лет назад по телевизору показали беседу с народной артисткой России Светланой Крючковой. Когда ее спросили о родителях, она похвалила маму, а про отца, махнув рукой, пренебрежительно сказала, что, мол, нечего говорить о нем, ведь он в годы Великой Отечественной войны был в Смерше. А я считаю, что в там работали лучшие из лучших!

В мае 1946 года органы военной контрразведки Смерш были преобразованы в 3-е Главное управление Министерства госбезопасности СССР, а сейчас это Департамент военной контрразведки ФСБ России.

С 1998 до 2006 года я ходила в Центральный клуб ФСБ на Большой Лубянке на все вечера для ветеранов. Как мне хотелось встретить людей, с кем работала во время Великой Отечественной войны, но никого не видела. Наконец в Совете ветеранов военной контрразведки нашли Зинаиду Ворошилову (Горшкову), которая работала в «наружке», вышла замуж за начальника секретариата Управления Ворошилова и перешла туда на работу. Мы с ней встретились и не узнали друг друга, хотя были сфотографированы вместе в Кремле при получении медалей «За отвагу». Но ничего похожего друг в друге мы сейчас не увидели: прошло ведь более пятидесяти лет.

Нашего кадровика Николая Васильевича Девисилова я тоже не видела пятьдесят лет, но мы узнали друг друга. Он мне сказал, что не может забыть лучшей установщицы, и еще подчеркнул, что в отделе я была единственной, кто никогда не напоминал ему, что кончился срок звания, за что всегда ему попадало от Збраилова. Девисилов умер, но теперь мне звонит его жена, которую я раньше и не знала, но она говорит мне столько хорошего, что ей рассказывал обо мне Николай Васильевич, что мне приятно до слез.

* * *

С конца 1944 года, когда наши войска вошли на территорию Германии, оттуда стали поступать посылки. Такую посылку от мужа-офицера получила и наша соседка из квартиры номер пять и вышла во двор в длинном цветном шелковом платье. Все любовались: очень красивое платье. Когда же после войны муж вернулся домой, то объяснил ей, что это не платье, а ночная сорочка. Весь дом хохотал над этой женщиной, а ведь вначале завидовали. Этот офицер (не помню его фамилии) рассказывал, что в городах Германии, куда входили наши воинские части, на улицах все валялось, немцы, уезжая с насиженных мест, не могли все вывезти. Квартиры и магазины стояли открытыми — бери, что хочешь. Вывозить вещи из Германии разрешалось на законном основании даже солдатам. Нельзя было брать «трофеи» из государственных музеев и картинных галерей, а всякое барахло — обувь, одежду, отрезы на платье, белье — увозить было можно. Но за грабежи и мародерство наших солдат и офицеров строго наказывали. Кстати, так же иногда делали и немцы со своими военнослужащими, когда солдаты вермахта грабили население.

Вспоминается такой эпизод: нам поступило анонимное письмо, что в один из военных домов в Подмосковье приехал из Германии полковник, служивший в ХОЗУ Генштаба. Якобы он привез много первоклассной кожи, из которой шили пальто. Когда я опрашивала жителей дома, то почти все говорили, что каждую ночь подходят машины с кожей, кто-то привозит, кто-то куда-то увозит. После доклада Збраилову мы поехали с ним и группой сотрудников к этому полковнику. Он все отрицал, обыск в квартире и гараже ничего не дал: анонимное письмо поступило в отдел очень поздно, за это время полковник мог все распродать. Все материалы мы направили в Генштаб, и полковника лишили погон и демобилизовали. Говорили, что об этом письме знал Сталин и это его приказ.

В 1945 году на «конспиративку» привезли для нас подарки из Германии: искусственный шелк на блузки и перламутровые пуговицы. Выбрали комиссию, которая все это распределила, а мы расписались за получение. Вышло всем по блузке, а пуговиц было много. На конспиративной квартире появились красивые напольные часы, тоже из Германии. Других же трофеев мы не видели.

* * *

Конечно, жили мы тяжело, было голодно, но не страшно, потому что война была справедливая. Это чувство справедливости давало нам уверенность, что дальше все будет хорошо. 9 мая 1945 года, когда объявили окончание войны, Москва ликовала: песни, пляски, музыка. Победа! Все движение перекрыли, улицы были заполнены людьми, на Красную площадь не протолкнуться, военных подбрасывали вверх, все торжествовали. Я ехала на работу, вышла на Лубянку и горько заплакала, зная, что мне некого ждать: погибли мои муж и брат, умер отец. Я вспоминаю, как мама горевала о том, что не может выплакаться на могилах Алексея и Анатолия.

После смерти отца мы с мамой и Валериком переехали в свою комнату в 1-м Аэропортовском проезде. За нашими домами стоял отряд военнопленных немцев, они строили дома, что-то еще сооружали. Один немец часто ходил в наш корпус. Бил себя в грудь и говорил: «Я — маляр» (художник), приносил свои небольшие картины, предлагал их купить. На втором этаже нашего подъезда жил летчик, старый холостяк, который попросил этого маляра написать картину обнаженной женщины. Тот написал картину во всю стену, и многие из наших жильцов бегали на нее посмотреть. Немцы ходили по нашему кварталу, что-то делали некоторым жильцам по дому, а мама хотя всегда их подкармливала бутербродами, но в квартиру не пускала.

Папа до своей смерти так и не узнал, где же я работала. Однажды в 1944 году мы пошли с ним на Абельмановскую заставу В Москву эвакуированные стали возвращаться с 1943 года, народу уже было много. Идем, а многие идущие навстречу с нами здороваются. Отец только и успевал снимать картуз, а потом и говорит мне: «Доченька, а ведь многие здороваются не со мной, а с тобой. Откуда они знают тебя? Где же ты работаешь?» В то время я кормила Валерия, поэтому «установки» давали поближе к дому и меня знали почти вся наша улица и ближайшие к ней переулки. Я объяснила отцу, что здесь окончила школу, была пионервожатой, поэтому меня и знают. Поверил отец или нет — не знаю, но больше не спрашивал, а мама говорила, что ничего не знает о моей работе.

Мне часто задают вопрос, страшно ли было во время войны? Помню слова из популярной в те годы песни: «Ах война, война, война, что же ты наделала…» Во время войны погибли мой муж Анатолий Харитонов, мой брат Алексей Овсянников, два брата мужа. Отец умер 4 января 1945 года. Великий праздник Победы в майские дни 1945 года навсегда запомнился тем, кто пережил страшную, разрушительную войну. А все не вернувшиеся с