Ловушка для декана - Лючия фон Беренготт

Я подошла ближе.

И снова.

– Как перед инвесторами павлином по два часа без перерыва это мы мастер, а как девчонке сказать, что втрескался по уши и жить без нее не можешь – так это мы в жопу язык засунули и в содержанки зовем… детей рожать тебе, дебилу сорокалетнему…

В туалете раздался глухой стук и столь же глухой стон – как будто кто-то врезал кулаком во что-то очень твердое и очень об этом пожалел.

– Я тебя люблю? Чушь. Ересь. Пошлёт она тебя за такие сопли… Как пить дать пошлёт.

С сердцем, колотящимся так громко и гулко, что страшно стало, я шагнула совсем близко и тут же, на слабеющих ногах сползла по стене на пол. Ни о ком «уйти» не могло быть и речи – разве что уползти.

Давление? – слабо подумала. Возможно.

В голове все трещало, гудело и кружилось.

Это было слишком. Чересчур. Наверняка, так себя чувствуют те, кто выиграл в лотерею сто миллионов и не выдержал, свалился с инфарктом.

Ну уж нет, решила я, тоже ударив кулаком в пол и поморщившись от боли. Донскому, может и сорок, но мне-то уж точно рано с инфарктами сваливаться.

Колоссальным усилием воли взяв себя в руки, я поднялась, покрутила головой – прогнать из глаз мутный, противный туман – и решительно постучала в закрытую дверь ванной комнаты.

– Матвей? – позвала неожиданно хриплым голосом. – Открой, пожалуйста. Это я.

За дверью ванной комнаты наступила тишина.

Такая тишина, что слышно стало, как за дверью очень-очень тихо секретарша говорит по телефону, хоть раньше я ее не слышала.

Да что там секретарша – пульс собственной крови, бегущей по венам, стало слышно! И его дыхание сквозь дверь – осторожное, будто там не мужчина, а загнанный, готовый броситься на обидчика зверь.

Такая тишина, что я испугалась ее еще сильнее, чем до того подслушанного мной признания.

Ох и дура! – подивилась собственной отчаянной глупости. Я что, действительно посчитала, что Донской простит мне такое вмешательство? Да его самолюбие сейчас кругами по ванной бегает, пытаясь укусить само себя за хвост от ярости!

Надо было хоть ползком отсюда уползти, а не голос подавать! Небось, и вякнуть не успею, что постучалась, потому что чувствую то же самое и хочу сказать ему об этом.

Дверной замок тихо кликнул, отпираясь, и дверь также тихо открылась передо мной.

– Привет… – не знаю, как я нашла в себе смелость хоть что-то сказать. Рукой даже махнула, что выглядело уже совсем глупо.

Матвей был в полностью расстегнутой рубашке – вообще все выглядело так, будто он собрался воспользоваться маленькой душевой кабинкой, оборудованной в его кабинете вместе с туалетом. Лицо было напряжено, зрачки – расширены, рот – слегка приоткрыт, будто ему не хватало воздуха.

Он боится, поняла я. Панически боится этого разговора. Еле сдерживаясь, чтобы не хлопнуть перед моим носом дверью и не спрятаться в своей «раковине» уже навсегда.

– Давно здесь стоишь?

Ожидаемый вопрос.

Соври, соври! – кричал внутри некто, у кого еще осталось чувство самосохранения. Успокой его! Скажи, что только что пришла!

Я неловко пожала плечами.

– Минуты три-четыре.

Он закрыл глаза, утыкаясь лбом в изгиб собственной руки, которой опирался о косяк .

– Значит, все слышала… – мотнул головой, потом крепко зажмурился, открыл глаза и снова посмотрел на меня – уже по-другому. Как всегда – насмешливо, с легкой прохладцей.

– Надеюсь, ты не подумала, что я это всерьез?

Я даже рот открыла от такого беззастенчивого вранья.

– Эмм… А что… такое можно говорить не всерьез?

Он хмыкнул.

– Своему отражению в зеркале можно говорить все, что угодно, – отодвинул меня, прошел мимо, направляясь к огромному, письменному столу у окна.

Вот она – его зона комфорта! Сейчас усядется, ноги закинет на стол, и следующее его признание я могу уже никогда не услышать. А то и требования начнет предъявлять – мне уже знакомые.

– Если честно, Максимова, я просто тренировался говорить тебе приятности, чтобы убедить не делать аборт. Если ты вообще забеременела, разумеется. Знаю, знаю – подло… Но поверь, когда у тебя на руках будет малыш, ты сама будешь мне благодарна, что я немного… приукрасил мое к тебе отношение…

Совершенно не осознавая, что делаю, на одних лишь инстинктах, я догнала его, развернула к себе и со всей дури залепила пощечину.

Точнее чуть не залепила. Потому что он успел перехватить мою руку и остановить ее в сантиметре от своего лица.

Тяжело дыша, в атмосфере почти ощутимой ненависти, мы стояли друг напротив друга и смотрели один другому в глаза. Долго стояли – почти целую минуту.

А потом я подняла вторую руку и выкрутила его запястье – сбитыми костяшками вверх. Показала на раны взглядом.

– Не тяжело тебе далась репетиция фальшивого признания? Ничего не сломал?

Он дернул рукой, вырвал ее и отвернулся, засовывая руки в карманы.

– Ничего. Иди, Лера… У тебя лекция. Я потом… заберу тебя. Вечером.

Его голос звучал глухо и неразборчиво – будто он давил слова сквозь зубы.

И на мгновение мне захотелось налететь на него, развернуть, обнять, наорать, заплакать…

Что угодно, только не видеть эту спину – зажатую, напряженную, почти сгорбленную под грузом правды, которую он только что выдал мне – уже второй раз. И во второй же раз отказывался озвучить – нормальными, человеческими словами.

– Трус!

Слово сорвалось с языка так легко, будто бродило все это время где-то совсем рядом. В воздухе витало, ощутимое не только мной, но и им. Может быть, поэтому он и не ответил. Только еще больше сгорбился, словно я его ударила.

– Ты просто трус! – повторила еще громче.

И снова молчание. Только за дверью стало слышно, как секретарша замолчала, явно прислушиваясь.

Но мне вдруг стал на все плевать. На то, что меня услышат, на то, что я должна играть послушную, всем довольную невесту «самого крутого мужика в универе»… На самого этого «крутого мужика», который в своей крутизне заигрался так, что готов пожертвовать счастьем ради… чего?!

Ради власти надо мной? Ради того, чтобы не дай бог, не попасться к бабе «на крючок»?! Ради своего гипертрофированного эго?!

Трус, да.

Но я-то не трус. Я кто угодно, только не трус!

Снова развернув его к себе лицом, я набрала в легкие воздух, словно собиралась нырнуть, и четко и отчетливо произнесла.

– В общем… Если тебе интересно, я тоже тебя люблю.