Тяжелый свет Куртейна. Синий - Макс Фрай

– Только скорой помощи нам сейчас не хватало. Что им тут делать? Никого не осталось. Некому скоро помогать.

– Никогда раньше такого не видела. Как бы хорошо человек ни ушел, но тело-то остается. До сих пор всегда оставалось. И живым с ним до хрена возни… Слушайте, а он вообще был?

– А как бы вам самой хотелось? Чтобы был – он, и все остальное, что потом с ним и с вами случилось? Или чтобы оказался просто удивительным, очень ярким и достоверным, но все-таки сном?

– Я бы хотела знать правду. Как есть.

В ответ на это Эвин – да кто он вообще? друг? приятель? знакомый? подельник? собутыльник? или все-таки просто регулярно повторяющаяся галлюцинация? – одобрительно ухмыльнулся.

– Хороший выбор. Ладно, будет вам правда, раз так.

Протянул руку куда-то в темноту, некоторое время там шарил и вдруг стремительно развернулся и вытер пальцы Эвиной футболкой, как полотенцем. Она даже моргнуть не успела, не то что уклониться, или как-то еще ему помешать. На белой ткани остались темные пятна и полосы.

– Не серчайте, – сказал он. – Это не грязь. Это – правда, которую вы выбрали знать. Его кровь. Вы же нож у него в животе видели?

Эва отрицательно помотала головой. Но тут же неохотно добавила:

– Ничего, кроме лица, толком не разглядела. Но все равно откуда-то знаю, что нож был.

– Был. А кровь, которая вытекла из раны, осталась на земле. Сомневаюсь, что она легко отстирается. И вряд ли вы сможете сочинить мало-мальски удовлетворительное объяснение, откуда взялась кровь на вашей одежде. Это – лучшее, что я могу для вас сделать вот прямо сейчас. Но потом обязательно что-нибудь еще придумаю. Сам понимаю, что просто испачкать одежду – недостаточно для выражения благодарности. Особенно когда она столь велика.

– Лучше не надо, – вздохнула Эва. – Остановитесь, пожалуйста, на достигнутом.

– Надеюсь, вы шутите, – укоризненно сказал он. И добавил угрожающе и одновременно так ласково, что черт бы с ними, с угрозами: – Потому что я не собираюсь останавливаться на достигнутом. Это исключено.

– Ладно, – сказала Эва. – Тогда проводите меня домой. И посидите со мной, пожалуйста, пока не усну. Мне сейчас страшно оставаться одной.

– Еще бы не страшно! – горячо согласилось ее наваждение. – На вашем месте я бы уже в обмороке лежал; собственно, и лежал в свое время, все обмороки были мои. И со мной тоже сидели рядом. И сказки рассказывали, чтобы отвлекся от невыразимого ужаса, который, как выяснилось, я сам и есть, а от себя никуда не деться. Я вам тоже что-нибудь интересное расскажу. Про девочку-девочку и Гроб-на-колесиках знаете? А про Черную Руку? А про Красное Пианино? Отличные истории, мороз по коже, к утру поседеете и начнете заикаться. Но для начала придется подняться, сидя на земле, далеко не уйдешь. Давайте руку. Вот так!

Пока Эва пыталась устоять на ногах, с ужасом оглядывая окрестности с высоты своего, как казалось сейчас, с непривычки, гигантского роста, он добавил:

– Все-таки ужасно обидно, что я не могу с вами познакомиться. Так невовремя сжег все свои дурацкие имена! Но сделанного не воротишь. Придется вам со мной, так и не познакомившись, анонимно дружить.

– Неужели правда собственного имени не помните? – спросила Эва.

– Конечно, не помню. Зачем бы мне помнить то, чего нет?

Тони Куртейн

Официально считается, что Смотритель маяка ходит на работу, как все нормальные люди. То есть проводит на маяке несколько часов в сутки, а потом отправляется домой. Смотрителю маяка даже выходные положены – столько, сколько понадобится, тогда, когда сам сочтет нужным. Только долгих отпусков у Смотрителей маяка не бывает, но не потому, что городская администрация вконец озверела и забыла о Трудовом Кодексе, просто технически невозможно надолго прекратить сиять. А когда твое сияние все-таки заканчивается, ты перестаешь быть Смотрителем маяка и становишься почетным пенсионером, достаточно молодым, чтобы найти себе другое занятие по душе: срок службы на маяке обычно недолог. Мало кого хватает хотя бы на дюжину лет. Однако Тони Куртейн работал Смотрителем маяка уже двадцать второй год и, по его собственным ощущениям, только начал входить во вкус. Все вокруг говорили, что это большая редкость, Смотрители быстро устают от своей тяжелой работы; Тони слушал эти разговоры и удивлялся: интересно, как можно устать делать то, для чего родился? Звучит примерно так же дико и неправдоподобно, как легенды о принцессах времен Второй Исчезающей Империи, столь изнеженных, что еще на заре своей юности уставали дышать и прекращали жить.

В первые годы Тони честно старался поступать, как положено: если надо уходить с работы домой, ладно, буду уходить. Поселился в квартире на последнем этаже высокого четырехэтажного дома в центре Старого города, не без удовольствия обзавелся мебелью и посудой, расставил по полкам книги и коллекцию стеклянных кораблей, дисциплинированно ходил туда ночевать, завтракал на балконе, по вечерам собирал друзей, но это, в сущности, ничего не меняло – дома он точно так же остро ощущал свою связь с далекой Другой Стороной, а себя – невидимым ярким светом, озаряющим ее печальную, таинственную, такую притягательную темноту. Только отвлекался от этого ощущения гораздо чаще, чем на работе. И не то чтобы был этому рад. Раздражался, затевал ссоры на пустом месте, хорошо хоть друзья не сердились, сами понимали, с кем связались: общеизвестно, что все Смотрители маяка с закидонами. На фоне своих знаменитых предшественников, Вовки Сизого Глаза, всерьез считавшего себя королем Другой Стороны в изгнании, Бешеной Амаранты, отвечавшей оплеухой на любое возражение собеседника, и слепого Марюса, который мог часами вслух препираться со своим невидимым и похоже, таким же склочным двойником, Тони еще вполне ничего.

Дело кончилось тем, что Тони стал заходить к себе домой изредка, от случая к случаю, как в гости, чтобы повидать друзей, которые с удовольствием собирались там в его отсутствие и охотно оставались ночевать. Спать он предпочитал на маяке: там обычно пусто и тихо, обстановка привычно рабочая, ничего не отвлекает, никто не сможет невовремя разбудить. Характер его сразу же начал предсказуемо исправляться; теперь о былой Тониной скандальности, пожалуй, и не вспомнит никто. Оказалось, всего-то и надо для полного счастья – с работы пореже уходить.

С тех пор прошло много лет; от квартиры Тони, в конце концов, отказался, книги и корабли раздарил друзьям: много ли нужно тому, кто работает далеким манящим светом? – да почти ничего. Весь мир, полторы судьбы, две реальности и столько чужих жизней, сколько удастся осветить.

Оставил себе только один кораблик, не просто часть коллекции, а подарок, теперь уже почти талисман – маленький, круглый, с зелеными парусами, из толстого стекла, совершенно неубиваемый, сколько раз ронял, а он до сих пор цел, и это вселяет надежду, будем честны, совершенно необоснованную, но с ней веселей живется, как с кошкой. Вот о чем Тони всегда жалел, так это о том, что кошки почему-то не приживаются на маяке: все как одна через несколько дней сбегают, иногда возвращаются на крыльцо поесть, но в дом не заходят. А потом находят других хозяев, и привет.