Одиноким предоставляется папа Карло - Дарья Калинина

— Вот! — широким жестом обвел директор помещение. — Пришли! Здесь они все.

— Кто?

— Портреты участников этой драмы.

— Это же иконы, — удивился Вован. — А вы говорили, покажете портреты.

— И я свое слово сдержу.

И директор подвел друзей к изображению какой-то святой.

— Эту икону написал тот самый брат Сергий. На ней изображена ветхозаветная Руфь, прабабушка царя Давида. Очень редкий образ в православной иконописи. Людская молва утверждает, что на ней иконописец изобразил свою возлюбленную.

— Ту самую?

— Да.

Теперь ребята смотрели на икону с куда большим интересом. Несмотря на потемневшие краски, женский образ на иконе поражал какой-то скрытой силой, глаза светились и казались живыми.

— На тетю Нату немножко похожа, — вдруг прошептал Вован. — Правда?

— Что-то есть.

— Вы о жене Виктора говорите? — вмешался в разговор Всеслав Всеволодович. — О Нате? Я так сразу и понял. Мне она тоже кажется слегка похожей, но, конечно, это всего лишь совпадение.

— А где портрет самого иконописца?

— Полагают, что свое изображение он оставил для потомства в этом образе.

И директор указал на другую икону, с которой взирал молодой человек с необычайно одухотворенным лицом.

— Молодой Елисей, ученик Ильи-пророка, а впоследствии и сам пророк. Слышали о таком?

Ребята покачали головами. Икона буквально притягивала их к себе, гипнотизировала взглядом. И лицо Елисея казалось ребятам тоже смутно знакомым.

— А этот вроде на Виктора похож?

— На нашего художника?

Директор молча встал рядом с ребятами. Какое-то время он всматривался в образ, а потом тряхнул головой и произнес:

— Может, оно и впрямь существует?

— А?

— Говорю, может, и впрямь случается это самое переселение душ? — пояснил им директор. — Ведь правильно вы заметили, как они похожи.

Какое-то время друзья еще полюбовались старинными иконами, а потом поблагодарили доброго директора за его увлекательный рассказ и вышли из музея. От всего услышанного у них буквально головы шли кругом. И ничего удивительного не было в том, что ребята совсем позабыли о данном тете Тане честном слове никуда из музея без нее не уходить. Но ребят нельзя было слишком сильно винить. Рассказ директора буквально вышиб у них почву из-под ног и нагнал на них обоих такой жути, которой им до сих пор испытывать еще не приходилось.

Еле-еле, с гудящими головами, они добрели до маленького кафе, которое располагалось всего в нескольких шагах от музея, уселись за столиком и заказали себе мороженое и лимонад. Если бы они были взрослыми, заказали бы коньяку или виски, но они были всего лишь пятнадцатилетними пацанами, которым спиртное не полагается. Им приходилось снимать стресс одним-единственным известным им способом: с помощью ударной дозы сладкого, шипучего и газированного.

Ударная доза вкуснейшего лимонада и двойная порция политого горячим шоколадом сливочного пломбира помогли прийти в себя. Оба обрели возможность соображать и излагать мысли более или менее связно.

— Ты в такое веришь?

— Что Виктор и Ната — это сгоревший иконописец и его возлюбленная, которые спустя много лет вернулись на то место, где были счастливы и где так трагически закончилась их любовь?

Костик тянул время, не зная, что ответить приятелю. Но Вован настаивал:

— Веришь?

— Нет. Глупость это все.

— Ага! — обрадовался Вован. — Вот и я говорю, чушь несусветная!

Но голос его звучал как-то неуверенно.

— Показалось нам. И ничуточки они не похожи.

— Да и что там увидишь? — проворчал Костик, не желая показывать, как выбила его из колеи эта история. — Дерево темное. Освещение плохое. Если даже и есть какое-то сходство, то самое минимальное. И вообще, икона — это не фотография. Даже на снимке не всегда человека можно сразу узнать, а что уж говорить об иконе, которой сотни лет.

Так и не решив для себя этот вопрос, ребята полезли в карманы, чтобы рассчитаться с официантом за съеденное мороженое и выпитый лимонад. Шаря по карманам в поисках денег, Костик вытащил ворох каких-то бумажек. Среди них было несколько сотенных, которые остались от пятисотенной купюры, выданной ему сегодня утром бабушкой. Билеты в музей для учащихся стоили всего пятьдесят рублей. Заплатив официанту, Костик убрал сдачу и начал сортировать оставшиеся на столе бумажки.

Билеты в музей в урну. Они больше не пригодятся. Квитанцию на бесплатный вызов компьютерного мастера туда же. В Бобровку этот мастер точно не поедет. Да и не нужен он здесь. Плохо работающий компьютер остался в городе. Бумажку с названием лекарства можно сохранить, его дала Костику соседка тетя Вера, чтобы он купил ей в Славянске какие-то таблетки для улучшения памяти. Дала она ему это поручение еще недели две назад, дала да и забыла. Но тетя Вера понятно, чего она забыла, у нее память дырявая, ей и таблетки потому прописали. А вот как Костик до сих пор не купил ей таблетки? Вот как это понять? Впору ему покупать такие же таблеточки, но уже для самого себя.

— А это еще что? — удивился он, обнаружив помятую и какую-то очень уж засаленную бумажку, на которой к тому же буквы были написаны неизвестным Костику почерком. — Это у меня откуда взялось?

Вован тоже заглянул в бумажку.

— Похоже, чье-то имя.

— Так и есть. Имя и адрес. Костромская область, село Бобровка… Вячеслав Михайлович Зенцов.

И уставившись на записку, Костик воскликнул:

— Вован! Я понял!

— Ну?

— Понял, что это такое! Это адрес! И я знаю, откуда у меня этот адрес.

И в памяти Костика ярко встал эпизод, который бы он с радостью забыл, да не мог. Он в лесу, сидит в овраге на мягком мху, рядом с ним лежит бесчувственное тело дяди Леши. Рука Костика тянется к карманам пострадавшего, нащупывает там бумажку, достает ее, а затем тело резко и внезапно оживает.

— Он меня тогда так напугал, что я себя не помнил. И, наверное, машинально я сунул эту бумажку к себе в карман.

— Значит, она была в куртке Виктора?

— В куртке Виктора, которую украл у него дядя Леша.

— Так это записка дяди Леши? Или Виктора?

Костик внимательно посмотрел на немного неровные и какие-то прыгающие буквы. Почерк Виктора он видел. Тот писал четко, ясно, буквы у него были округлой формы и ничем не напоминали этих угловатых уродцев. Нет, Виктор и писал, как творил, — безупречно красиво. Художник не мог быть автором этой уродливой записи.

— Это писал точно не Виктор. Это писал дядя Леша.