Тростниковая птичка - Ольга Смайлер

— Мне надо позвонить домой, — сообщила я все еще удерживающему меня Саю, который с хищным интересом разглядывал мое лицо.

— Мгм, — согласился Сай.

— Для этого мне нужно встать, — я уперлась ладонями в его грудь, пытаясь выбраться из его рук.

— Угу, — согласился Сай не двигаясь.

— А ты меня держишь! — возмутилась я, снова принимаясь барахтаться

— Удивительно тонко подмечено, — Сай подавил мое сопротивление (придавив тяжестью своего тела), и тут же потянулся к губам.

После долгого поцелуя меня не только выпустили из объятий, но и помогли встать на ноги, галантно поправив смявшееся платье.

— Пойдем, покажу тебе вход через веранду, — Сай потянул меня за собой по одной из выложенных плоскими камнями тропинок.

Я нервничала. Вернее не так. Я НЕРВНИЧАЛА. Сай привел меня в кабинет, посадил перед стационарным буком, уточнил, можно ли ему остаться — и теперь хищной птицей замер в кресле напротив. А я все никак не могла решиться нажать на кнопку вызова. Я сделала два глубоких вдоха, сплела и расплела пальцы, и наконец прикоснулась к экрану. Время словно остановилось, но вот, наконец, на экране появилась мама: судя по качеству картинки она приняла вызов на маленький наладонник, а значит, так и ходила с ним все это время, боясь пропустить звонок. Я почувствовала, как защипало в носу.

— Соня, девочка моя! — мама вглядывалась в экран, а ее руки сами плели еле уловимые для постороннего наблюдателя жесты. "Как ты?" — спрашивали мамины руки.

— Мама, у меня все хорошо! — отозвалась я, подтверждая слова на языке жестов.

Отца языку жестов выучил дядьБоря сразу после первого покушения, а отец, в свою очередь, обучил и меня с мамой, решив, что это знание вполне может пригодиться.

— С тобой хорошо обращаются? — руки мамы тем временем спрашивали: "Похищение?"

— Более чем. Можно сказать, что меня балуют, — улыбнулась я в ответ. "Недоразумение. Позже"

— У тебя есть ограничения по времени? — мама быстро шла по дому, направляясь, как я думаю, в отцовский кабинет. Руки тем временем жили своей жизнью: "Применяли силу?". Я помнила, конечно же помнила, что сигнал по галанету идет с задержкой, и предполагала, что мама задает вопросы подряд, не дожидаясь моего ответа, но почему-то за Сая, попавшего под подозрение, стало обидно.

Я вопросительно глянула на мужа, и закашлялась, когда он в ответ невозмутимо сделал жест, означавший "без ограничений".

— Никаких ограничений, — перевела я взгляд на маму, повторяя жестами "Все в порядке".

Изображение на экране бука мигнуло, стало гораздо более четким — значит, мама переключилась на стационарный бук. Вот она нагнулась над клавиатурой (красные пряди, отмеченные ТриОНом, скользнули на лицо) и наш диалог превратился в конференцию. Я, прикрыв глаза, смотрела, как к нашему диалогу присоединяются тетки: близняшки Марта и Берта, тетка Ксения, мама кузины Малати, кузина Аин, тетка Вероника (мама Амели, предпочитавшая отзываться на Нику), еще одна кузина, Влада.

— Ну что, Птичка, — хмыкнула тетка Ника, разглядывая меня, — Дочирикалась?

Следующие два дня выдались удивительно мирными и тихими, как будто компенсируя бедлам, в который моя жизнь превратилась после появления на Кериме. Сай вставал рано, а я долго валялась и нежилась в кровати, прежде чем неспешно привести себя в порядок и спуститься вниз, к завтраку, приготовленному Тарой (которую мне никак не удавалось застать). Если в первый день я и удивилась, обнаружив в кухне Терри и Миста, то на следующее утро приняла это, как должное. Завтракать в их компании оказалось легко и приятно: все свои мужские вопросы они успевали решить с Саем до моего появления, за столом поддерживали легкую, дружескую беседу, а после завтрака они чудесным образом исчезали из нашего дома.

Сай показывал мне дом и сад, рассказывал о том, как ему пришла в голову та или иная идея, загорался сам, тормошил, спрашивал моего мнения, и я, неожиданно для себя, азартно включалась в игру и строила планы о том, как и что стоило бы изменить в доме, будто и вправду собиралась жить в нем вместе с Саем "долго и счастливо". Сайгон все время был рядом, старался поцеловать, прикоснуться, обнять и прижаться при любой возможности, и мне это ужасно нравилось. Я все еще немного стеснялась проявлять инициативу, но с радостью отвечала на его ласку. Днем мы прятались от жары в беседке, болтали, рассказывали друг другу смешные истории из нашей жизни — Сай о своих поездках по Кериме и их с Терри проделках в воинской школе, я — о жизни в поместье, и о своей учебе. Иногда мы замолкали, но это молчание ничуть не тяготило. Когда жара спадала — забегали Мия и Хло, мы устраивались сплетничать на кухне с лимонадом и выпечкой Тары, а Сай тактично уходил наверх, к себе в кабинет, где я и находила его, когда Мия и Хло убегали по своим девичьим делам. Он откладывал бук, я забиралась к нему на колени и мы долго и обстоятельно целовались, как будто провели в разлуке не пару часов, а несколько дней.

Ужинали мы вдвоем, устроившись с ногами на диване в холле, под бормотание галавизора, держа тарелки на весу и ведя шутливую войну за пульт. А потом наступала ночь, принося с собой совсем другие мысли и чувства.

Я снова проснулся сразу после рассвета, но лишь улыбнулся предвкушающее: кажется, я начинаю любить раннее утро, особенно, если рядом со мной, доверчиво прижавшись спиной, спит моя Птичка. Это был день Рубежа, который должен был начаться и закончиться совсем иначе. Я никак не мог поверить, что сейчас все происходит на самом деле, впрочем, у меня был прекрасный способ доказать реальность происходящего самому себе.

Потянувшись, я приобнял жену за плечи, зарываясь носом в её растрепавшиеся волосы. Она была прекрасна: беззащитная, сонная, теплая, пахнущая своим особенным, чувственным запахом от которого у меня на мгновенье пошла кругом голова. Приоткрытый рот с припухшими от моих поцелуев губами, упавшая с плеча лямочка недоразумения, которое она почему-то считает подходящим одеянием для сна, след от моего поцелуя над ключицей. Кажется, я начинал любить раннее утро за ту особенную атмосферу чувственной нежности, неспешности, которую оно несло с собой. Птичка просыпалась неохотно, сначала тело все отчетливей откликалось на ласку, потом открывались её огромные глаза, и она пыталась сбежать, каждое утро она пыталась сбежать и я включался в игру, позволяя ей думать, что в этот раз она выйдет победительницей, а потом ловил и возвращал на прежнее место. Её тело, еще не проснувшееся до конца, откликалось само, на каждое движение моих пальцев и моего тела, на мои поцелуи, и это подстегивало все сильнее: тихие вздохи, шепот, стоны, больше похожие на жалобное хныканье, её дрожь и выгнувшееся тело, и пальцы, до боли стискивающие мое запястье. Во мне поднималось что-то древнее, древнее, чем я мог себе представить, я знал, что почти рычу, понимал, что мои поцелуи становятся все требовательней, все настойчивей, но это мало меня беспокоило. Мечущаяся в моих руках, всхлипывающая Птичка, шепчущая: "Да, да, пожалуйста" — вот что было самым главным в эти ранние утренние часы.