Зимняя гостья - Сара Морган

– Разница между нами в том, что ты убиваешь в человеке умение радоваться и восторгаться, потому что не умеешь сама. Я же хочу, чтобы радость всегда присутствовала в моей жизни, хочу видеть во всем хорошее. Да, в жизни бывают черные полосы, но это лишь еще одна причина наслаждаться счастливыми периодами. Я не учу ее верить в то, чего не существует, я учу ее любить жизнь и наслаждаться ею.

– Я думаю…

– Мне неинтересно, что ты думаешь. Таб не твоя дочь, и решение принимать не тебе. – Элла твердо стояла на своем. Раньше подобное давалось ей с трудом, но, когда дело касалось Таб, все выходило удивительно легко. – Это моя жизнь, мама. Я хочу сама делать выбор и принимать решения. Ты не имеешь права вмешиваться. Я не прошу тебя высказывать свое мнение по поводу моего выбора работы, отношений и того, как я воспитываю дочь.

Мать была бледна, как снег.

– Но если ты…

– Никаких «но». Я хочу баловать Таб подарками в носке, читать сказки о Санта-Клаусе и летающих оленях, и я буду это делать. Если однажды пожалею, что так поступала, это будут мои проблемы. А сейчас ты примешь мое решение. Ты сама пожелала ехать с нами, поэтому смирись. Таковы наши правила. Все, мне больше нечего добавить. Если тебя что-то не устраивает, вероятно, тебе лучше находиться в другом месте.

Голова кружилась, тело стало тяжелым от слабости. Элла готовилась к ответной речи матери. Наверняка она начнет насмехаться над ней и критиковать.

– Думаю, мне лучше вернуться, – неожиданно тихо произнесла Гейл. – Немного устала. – Она развернулась и пошла по тропинке в сторону дома.

Элла немного растерялась от такого поворота событий. Сердце ныло от боли и отчаяния, но одновременно она торжествовала оттого, что не спасовала и сохранила твердость. Она сильная, она смогла. Сказала то, что должна была давно. Да, произнести такое трудно, но все же это было нужно.

Впервые в жизни Элла настояла на своем выборе и заявила матери, что ждет от нее уважения. Неожиданно, несмотря на одолевавшую ее ярость, она ощутила прилив сил. Однако надо признать, что шансы провести Рождество приятно и весело таяли с каждой минутой.

Гейл

Она так хотела измениться, так старалась, ведь для нее это было важно. И что в результате получилось? Было очень приятно и легко проводить время с внучкой. Возможно, как раз потому, что их отношения только начинались. В них присутствовали свежесть нового, надежда на лучшее, они придавали сил и внушали оптимизм. Но она совершила ошибку. Всего на несколько минут – на пару мгновений – она стала прежней, а не той, какой дала слово быть ради возможности восстановить почти разрушенное. Оказалось, измениться не так просто, как она утверждала в своих книгах. Ее терзала непереносимая боль, будто под ребра воткнули острый нож. Новую Гейл отталкивала она же прежняя и бросалась отстаивать свои принципы, стоило лишь столкнуться с тем, что принять невозможно, например существование Санта-Клауса. Сейчас она сожалела о сказанном, надо было промолчать или отшутиться.

В их семье Рождество всегда было предметом споров. Притворяться было трудно, почти невозможно. Дочь этого не понимала. Впрочем, этого не стоило ожидать, ведь она не знала правды. К тому же Элла всегда была мечтательна и легко поддавалась чужому влиянию. Она не задумывалась, что жизнь переменчива, в ней бывают не только счастливые периоды.

Санта-Клаус, летающие олени – всего этого не было в жизни Гейл.

Она открыла входную дверь дома, мечтая скорее оказаться в своей комнате. Непривычно сжало горло, глаза слезились. Бог мой, она не плакала несколько десятков лет, а сейчас готова рыдать как ребенок. Все дело в усталости и подавленном настроении. Старая, хорошо отлаженная жизнь больше ее не устраивала, а новой не подходила она. Создавалось впечатление, что она пыталась втиснуться в чужую одежду меньшего размера.

Она услышала оклик, едва ступив на лестницу.

– Гейл! – Голос Мэри доносился из-за спины – немного низкий для женщины, нежный, передающий теплоту ее души. – Я только заварила чай, еще есть свежие печенья. Не желаешь испробовать?

Покой и уединение, которые она могла найти в спальне, были так близко, всего в двух пролетах. Дверь запиралась изнутри, из окна видны горные вершины – все необходимое, чтобы разобраться в себе и определиться с планами после столь крупного фиаско. Все ли так безнадежно? Неужели она разрушила то, что еще не успела построить?

– Гейл? С тобой все в порядке? – Доброта в ее голосе показалась Гейл притягательнее тишины спальни. Она была зла на саму себя и уже не вполне уверена, что хочет остаться наедине с этим чувством.

Гейл повернулась и растерянно моргнула.

– Ты сказала «печенье»?

Ленты фартука опоясывали широкую талию Мэри, на рукавах свитера – пятна муки.

«Именно такой должна быть мать», – подумала Гейл. Именно такую заслуживали ее девочки. Пышная и мягкая, как сдоба, ее тепло ощущается на значительном расстоянии, будто где-то рядом горит камин. Вместо этого они получили Гейл, чья мягкость исчезла под давлением жизненных невзгод, уступив место твердости.

Уставшая и обессилевшая, она поплелась за Мэри на аромат свежей выпечки. Кухня находилась в глубине дома – просторное помещение, из окон которого видны горы. Залитая солнечным светом, уютная и полная семейных тайн и воспоминаний. Одежда на вешалке у двери, под ней сапоги и ботинки. Большая печь в углу пышет жаром. Травы на подоконнике, на вымытой до блеска столешнице – стопка чистых полотенец. Все здесь дарило покой и умиротворение. Одного взгляда было достаточно для понимания, что это главное место в доме, его душа.

Еда была везде. Пироги остывали на решетках, рядом в большой миске поднималось пышное тесто кремового цвета. На блюдах красовались купола кексов с усыпанными ягодами верхушками, рядом – печенье, посыпанное сахарной пудрой. Витающие в воздухе ароматы корицы и шоколада смешивались с любовью и душевным теплом.

– Ты изрядно потрудилась. Ждете еще гостей?

– Нет. Возможно, я перестаралась, но, когда пеку, забываю о невзгодах. – Мэри открыла шкаф и достала формы для выпечки и контейнеры для замораживания продуктов. – После смерти Камерона соседи каждый день приносили нам еду, думали, что я не захочу стоять у плиты. А я считаю это лучшей терапией. Впрочем, я всегда любила готовить. – Она улыбнулась, хотя и выглядела устало, и приглашающе вытянула руку. – Садись, Гейл. Приятно, что ты составишь мне компанию. Знаешь, сегодня я какая-то вялая, потерянная.

Что ж, не она одна.

Гейл устроилась за большим столом и провела рукой по поверхности. Маленькие трещинки и вмятины говорили о многолетнем использовании и частых, продолжительных семейных трапезах. Она невольно вспомнила стол в своей квартире на Манхэттене – стеклянный. У него не было истории, она не хотела брать в новую жизнь ничего из прошлого.

Для нее кухня была только местом, необходимым для практических целей: приготовить еду, желательно быстро и без хлопот. А приготовление еды – один из пунктов ежедневных дел. Гейл без раздумий удаляла из списка эти задачи, чтобы справиться с тем, что важно. Будь у нее право выбора, она отказалась бы от еды. На кухне ей никогда не хотелось задерживаться дольше необходимого. Там не было тепло и уютно, как в доме Мэри. Раньше желание сделать ее такой она сочла бы блажью. И, разумеется, Гейл не считала кулинарию терапией от невзгод и плохого настроения.

Мэри поставила перед ней кружку с чаем, положила на тарелочку печенье:

– Вы тоже ездили кататься на оленях?

– Да. – Стоит ли делиться проблемой и в каком объеме?

– Судя по выражению лица, вы плохо провели время.

– Я… я опять все испортила.

– Поссорилась с девочками?

Гейл неотрывно смотрела на печенье и молчала. Она никогда ни с кем не обсуждала свою жизнь, не любила сплетни и пересуды. Она не вела разговоры ни о чем. Почему же ей так легко общаться с Мэри?

– Я всегда отвергала все, что связано с Сантой, всю концепцию в целом. Разве правильно поощрять веру ребенка в мифическое существо, сбрасывающее подарки в дымоход?

– Полагаю, большинство людей о таком даже не задумываются. Мы принимаем это как часть праздника, весело и приятно.

– И я должна была так поступить. Я изо всех сил старалась сделать все правильно, сказать правильные вещи…

– Мы ведь уже решили, что никто не может постоянно поступать правильно. И само это «правильно» меняется в зависимости от ситуации и человека. Это так субъективно. – Мэри давала советы, не осуждая. Она умела выслушать и понять.

– То, что сказала я, не походило на высказанное мнение. Таб спросила меня о Санта-Клаусе, и я заявила, что его не существует… – Гейл покачала головой. – Мне нет оправдания. Теперь я понимаю, что мне стоило молчать, моя дочь и ее муж должны решать, что рассказывать ребенку о Рождестве. Элла была в ярости…

– Ах,