Новая журналистика и Антология новой журналистики - Том Вулф

«С ними все ясно, — сказал шестидесятилетний Дж. В. Браун, редактор и издатель бюллетеня демократов Миссури, самодовольный провинциальный джентльмен с неизменной сигарой в зубах. — У нас завелись хиппи, которые устроили в городе настоящий сумасшедший дом: оскорбляют наших женщин, пьянствуют и курят что-то вроде марихуаны. Я даже слышал, что они занимаются сексом прямо здесь, в кустах, причем всеми видами секса. Да, именно так. Прежние алкаши ничего подобного себе не позволяли».

Однако новых обитателей лестницы у входа в суд привлекала не возможность позаниматься «всеми видами секса» на одной из шестнадцати ступенек, под носом у добропорядочных торгашей. Вовсе нет. Они торчали здесь, потому что больше им некуда было податься. Куда еще пойти в Харрисонвилле? Здесь все только читают проповеди, говорят пошлости и несут всякую чушь. В пиццерию Гвидо? Ну, вообще-то можно, но долго там не просидишь. И со временем Вин Аллен — закоперщик, Райс Риснер, Оутни Симпсон, Джордж Руссел, Гарри Миллер и братья Томпсоны облюбовали для своих вызывающих игрищ площадь. Они дарили свободу миссурийскому городишке Харрисонвиллю, показывая его жителям свои задницы. Вели революционную борьбу с людьми, которых прежде, будучи тинейджерами, вынужденно называли «сэр».

Райс Риснер с его пивным животом и худосочный тихоня Гэри Хейл, слегка похожий на певца Джеймса Тейлора, ушли служить на флот вихрастыми деревенскими парнями, а вернулись совсем другими людьми, которые плевать на все хотели. Они были дома, но дом этот стал для них чертовски чужим.

Дарить свободу Харрисонвиллю означало по-всякому его шокировать. Скоро они почувствовали себя романтическими героями, идолами местных школьников. Устраивали шумные диспуты перед памятником ветеранам войны, а их поклонники в остроконечных капюшонах стояли вокруг на тротуаре и называли это «излечением слепцов». Они зычными голосами читали отрывки из Эбби Хофмана[98], Тимоти Лири[99]и Бобби Сейла[100], громоподобно произнося фразы вроде «Долой свиней копов!» или «К стенке, урод!».

Эти ребята держали у себя в машинах записи Дилана и Джимми Хендрикса и включали по ночам на полную громкость композиции «Stone Free» и «Lay Lady Lay». Большие любители травки, постоянно ходили обкуренные. Еще во время Второй мировой войны стоявшие здесь армейские части выращивали марихуану, а теперь ее пятифутовые стебли заслоняли солнце пшенице на полях.

Студенты начали подражать этим змеям-искусителям: заимствовали у них словечки вроде «ублюдок долбаный» и творили у себя в классах невесть что. Директор колледжа, бывший морской пехотинец, сам немного с прибабахом, когда на городском совете обсуждался бюджет его учебного заведения и подсчитывался ущерб от вандализма, посылал проклятья новым злодеям. А годом раньше он вызвал на ковер преподавательницу английского за популяризацию «Чужака в чужой стране»[101]. Для жителей города не осталось никаких табу; одну дочку уважаемых родителей видели в магазине спиртных напитков, а потом авторитетные ребята утверждали, что она якобы одарила ласками и минетами всех старшекурсников.

Итак, эти сельские хиппи — которые, как кое-кто считал, возможно опираясь на собственный опыт, трахали своих коров, когда им приспичит позаниматься сексом, — завладели умами горожан и оккупировали площадь. Однако из всех новоиспеченных революционеров выделялись Симпсон, который поглаживал свой член, когда мимо проходила какая-нибудь женщина, и Ниггер — один из шести местных темнокожих хиппи. Настоящее имя Ниггера было Вин Аллен, и этот двадцатичетырехлетний парень, хилый, как птенец, с налитыми кровью глазами и привычкой глотать слова, не делал секрета из того, что обманул армию дядюшки Сэма, самовольно покинул часть и добыл себе позорное свидетельство об увольнении со службы. Он был Плохим Ниггером, в отличие от своего младшего брата, семнадцатилетнего Бача, который в каждой игре за «Харрисонвилльских диких котов» приносил своей команде 15 очков. Вот Бач был Хорошим Ниггером. А Вин (сокращенное от Эдвин) носил пышную африканскую прическу и весь день сидел на ступеньках суда, хватал за руки белых девушек, нашептывал им что-то о Любви и размахивал книженциями вроде «В следующий раз пожар» Джеймса Болдуина или «Сделай это!» Джерри Рубина.

Появление на площади полицейских Билла Дэвиса или помощников Билла Гауха Вин Аллен воспринимал как маленький подарок судьбы и кричал: «Эй, свиньи топают!» Он выработал свой черт-те какой язык, и скоро половина студентов колледжа уже пользовалась этими его сленговыми вывертами — даже не привычными хипповскими выражениями, которые все горожане слышали в телефильмах, а совершенно необычными словами. Например, он говорил «бро» и «скрипануть зубами» (поесть), «стойло» и «рухнуть» (занятие сексом), «гонишь» (выражение несогласия). Но особенно всей молодежи полюбилось одно бессмысленное присловие, изобретенное Вином. Если что-то нравилось ему в такой же степени, как «рухнуть», он говорил: «Рики-тиково»[102]. Это рики-тиково звучало повсюду в городе. Один авторитетный преподаватель колледжа даже употребил сие слово в своей статье «Перспективы брака». Горожане целый день торчали в суде, где им всячески морочили голову, а вечером дома дети говорили им «гонишь», «рухнуть» и, особенно часто, «рики-тиково».

Надо было срочно что-то делать. Дж. М. Аллен, начальник городской пожарной команды, пришел на специальное заседание Торговой палаты и по-пожарницки красноречиво заявил:

— Я, черт возьми, американец, и горжусь, что американец, и не потерплю, чтобы и дальше все тут с ног на голову ставили.

У Дж. М. Аллена имелась и другая причина для решительных действий — прямо скажем, весьма и весьма существенная. Райс Риснер, Чарли Симпсон, Вин Аллен и остальные возмутители спокойствия создавали угрозу для экономики. Весь городской бизнес — от универмага Капота до бакалеи Скавуццо — терпел убытки. Люди приходили в банк Дж. М. Аллена вносить ежемесячные взносы по кредитам и жаловались ему, что боятся выходить в город. Их пугали хиппи. Волосатики мешали бизнесу. Дж. М. Аллен сказал, что нельзя больше сидеть сложа руки и ждать, когда все утрясется само собой.