Том 3. Собачье сердце. Повести, рассказы, фельетоны, очерки 1925–1927 гг. - Михаил Афанасьевич Булгаков

Эх, жаль, хороший был парень, умный, толковый...» — думал Щукин, садясь на край продранного дивана.

Крюков раскрыл книгу и продолжал вслух:

— Имеете ль вы трамвай, мой дорогой товарищ? Гм... Камрад (Крюков задумался). Да, я имею трамвай, но моя тетка тоже уехала в Италию. Гм... Тетка тут ни при чем. К чертовой матери тетку! Выкинем ее, майне танте. У моей бабушки нет ручного льва. Варум? Потому что они очень дороги в наших местах. Вот сукины сыны! Неподходящее! — кричал Крюков. — А любите ли вы колбасу? Как же мне ее не любить, если третий день идет дождь! В вашей комнате имеется ли электричество, товарищ? Нет, но зато мой дядя пьет запоем уже третью неделю и пропил нашего водолаза. А где аптека? — спросил Крюков Щукина грозно.

— Аптека в двух шагах, Петенька, — робко шепнул Щукин.

— Аптека, — поправил Крюков, — мой добрый приятель, находится напротив нашего доброго мэра и рядом с нашим одним красивым садом, где мы имеем один маленький фонтан.

Тут Крюков плюнул на пол, книжку закрыл, вытер пот со лба и сказал по-человечески:

— Фу... здравствуй, Щукин. Ну, замучился, понимаешь ли.

— Да что ты делаешь, объясни! — взмолился Щукин.

— Да понимаешь ли, германская делегация к нам завтра приедет, ну, меня выбрали встречать и обедом угощать. Я, говорю, по-немецки ни в зуб ногой. Ничего, говорят, ты способный. Вот тебе книжка — самоучитель всех европейских языков. Ну и дали! Черт его знает, что за книжка!

— Усвоил что-нибудь?

— Да кое-что, только мозги свернул. Какие-то бабушки, покойный дядя... А настоящих слов нет.

Глаза Крюкова вдруг стали мутными, он поглядел на Щукина и спросил:

— Имеете ли вы кальсоны, мой сосед?

— Имею, только перестань! — взвыл Щукин, а Крюков добавил:

— Да, имею, но зато я никогда не видал вашей уважаемой невесты!

Щукин вздохнул безнадежно и убежал.

Тускарора

«Бузотер». 1925. № 19.

Угрызаемый хвост

У здания МУРа стоял хвост.

— Ох-хо-хонюшки! Стоишь, стоишь...

— И тут хвост.

— Что поделаешь? Вы, позвольте узнать, бухгалтер будете?

— Нет-с, я кассир.

— Арестовываться пришли?

— Да как же!

— Дело доброе! А на сколько, позвольте узнать, вы изволили засыпаться?..

— На 300 червончиков.

— Пустое дело, молодой человек. Один год. Но принимая во внимание чистосердечное раскаяние, и, кроме того, Октябрь не за горами. Так что в общей сложности просидите три месяца и вернетесь под сень струй.

— Неужели? Вы меня прямо успокаиваете. А то я в отчаянье впал. Пошел вчера советоваться к защитнику, — уж он пугал меня, пугал, статья, говорит, такая, что меньше чем двумя годами со строгой не отделаетесь.

— Брешут-с они, молодой человек. Поверьте опытности. Позвольте, куда же вы? В очередь!

— Граждане, пропустите. Я казенные деньги пристроил! Жжет меня совесть...

— Тут каждого, батюшка, жжет, не один вы.

— Я, — бубнил бас, — казенную лавку Моссельпрома пропил.

— Хват ты. Будешь теперь знать, закопают тебя, раба божия.

— Ничего подобного. А если я темный? А неразвитой? А наследственные социальные условия? А? А первая судимость? А алкоголик?

— Да какого ж черта тебе, алкоголику, вино препоручили?

— Я и сам говорил...

— Вам что?

— Я, гражданин милицмейстер, терзаемый угрызениями совести...

— Позвольте, что ж вы пхаетесь, я тоже терзаемый...

— Виноват, я с десяти утра жду арестоваться.

— Говорите коротко, фамилию, учреждение и сколько.

— Фиолетов я, Миша. Терзаемый угрызениями...

— Сколько?

— В Махретресте — двести червяков.

— Сидорчук, прими гражданина Фиолетова.

— Зубную щеточку позвольте с собой взять.

— Можете. Вы сколько?

— Семь человек.

— Семья?

— Так точно.

— А сколько ж вы взяли?

— Деньгами двести, салоп, часы, подсвечники.

— Не пойму я, учрежденский салоп?

— Зачем? Мы учреждениями не занимаемся. Частное семейство — Штипельмана.

— Вы Штипельман?

— Да никак нет.

— Так при чем тут Штипельман?

— При том, что зарезали мы его. Я докладываю: семь человек — жена, пятеро детишек и бабушка.

— Сидорчук, Махрушин, примите меры пресечения!

— Позвольте, почему ему преимущества?

— Граждане, будьте сознательные, убийца он.

— Мало ли что убийца. Важное кушанье! Я, может, учреждение подорвал.

— Безобразие. Бюрократизм. Мы жаловаться будем.

Тускарора

«Бузотер». 1925. № 20

При исполнении святых обязанностей

Бумага, адресованная ВЧ-25 со ст. Алатырь Казанской дор., фельдшерицы Поденко.

Довожу до вашего сведения, что в мое дежурство 15-го июня с. г. в 7 час. вечера в больницу явился в нетрезвом виде представитель учстрахкассы А. К. Сергиевский, без моего ведома вломился в родильное отделение, а оттуда прошел в гинекологическую палату, где начал осматривать белье у женщин, говоря, что оно грязное, кричал, перепугал больных, назвал дежурную фельдшерицу свиньей, а одну из больных проходимкой.

Подпись фельдшерицы.

Подпись сиделки.

Подпись больных.

Подпись рабкора № 994.

Хорошо и тихо было в железнодорожной больнице. Вечер. Поправляющиеся больные занимались чтением газет и разных полезных книг. Около тяжелобольных суетились сиделки и фельдшерицы.

Из родильного отделения доносились временами стоны.

Там — рожали.

Словом, все как полагается в приличном месте.

И вот... раздались громкие шаги, затем негромкое иканье, и в больнице появился гражданин. Сильнейший запах пива появился вслед за гражданином и смешался с запахом йода и хлороформа.

— Позвольте... э... узнать... где у вас тут... э... родильное отделение?.. — спросил гражданин, загадочно улыбаясь.

— А вам зачем? — удивленно осведомилась фельдшерица.

— Я родить желаю, — пояснил гражданин.

— Как — родить? Вы мужчина, — ответила фельдшерица, не веря своим ушам.

— А п-почем вы знаете? Хи-хи! Впрочем, я пошутил. Я... пошутил, м-моя цыпочка, — молвил гражданин и сделал попытку взять фельдшерицу за подбородок, но промахнулся.

— Я вам не цыпочка, — неуверенно ответила фельдшерица, пораженная уверенными действиями посетителя, — а кто вы такой?

— Я, м-моя м-милая, представитель учстрахкассы, — объяснил дорогой гость.

— Что же вам угодно?

— А вот сейчас узнаете, — зловеще молвил гость.

Тут он очень ловко открыл дверь в родильное отделение и появился там во всей своей красоте. Пораженные ею родильницы встретили посетителя легким визгом...

— Я в-вам помешал?.. — обиженно спросил гость.

— Гражданин, уйдите, что