Побег из гарема - Констанция О'Бэньон

Дворецкий начал было закрывать дверь, но Торн схватился за нее и оттолкнул его в сторону.

— Я Торн Стоддард и желаю видеть своего отца. Где он?

Дворецкий ошеломленно заморгал.

— Вы его сын?

— Разве я не сказал это только что? А теперь немедленно проводи меня к отцу.

Хотя Торн не повышал голоса, дворецкий, судя по расширившимся зрачкам, понял, что с этим человеком шутки плохи.

— Д-да, сэр. Он в саду.

Торн отпихнул дворецкого в сторону и зашагал через холл, мимо винтовой лестницы, к задней двери. Он несколько секунд постоял на застекленном крыльце, потом пошел дальше по выложенной кирпичом дорожке, обуреваемый детскими воспоминаниями. Он вспомнил время, когда они с отцом гуляли в саду, делились впечатлениями о книгах, которые прочли, или обсуждали последнее политическое событие.

Он взглянул на другую сторону зеркального пруда, туда, где склон холма радовал глаз ярко цветущими азалиями. Вдалеке виднелись орошаемые рисовые поля. Сонный ручеек лениво журчал среди магнолий, и яркое солнце заливало своим теплом и светом весь Стоддард-Хилл. Земля так и бурлила жизнью. Торн знал, где найдет отца. Когда он увидел маленький коттедж «Медовый месяц», то приостановился, чтобы полюбоваться его красотой. Коттедж был построен Винсентом Стоддардом более ста лет назад, когда ему захотелось иметь уединенное местечко, где бы он мог проводить время со своей молодой женой. Коттедж был выстроен из итальянского мрамора, с окнами от пола до потолка, из которых открывался великолепный вид на Стоддард-Хилл.

Торн нерешительно подошел к приоткрытой двери, распахнул, ее и оказался лицом к лицу с отцом.

Время, похоже, не было благосклонно к Бенджамину Стоддарду. Когда-то гордо расправленные плечи теперь ссутулились, голубые глаза потускнели, а волосы почти полностью побелели.

Целую долгую минуту мужчины разглядывали друг друга, и когда Бенджамин улыбнулся, в его голубых глазах промелькнула неуверенность.

— Наконец-то блудный сын вернулся домой к своему горюющему отцу. Почему тебя так долго не было? Ты мог меня уже и не застать.

Торн ответил не сразу, был слишком встревожен болезненным видом отца.

— Мне сказали, что ты нездоров, отец.

Бенджамин покачал головой, глаза его блестели, губы тряслись.

— Ничего страшного. Как ты, сынок?

— Полагаю, ты знаешь, что после смерти дяди Дэвида я стал владельцем и капитаном «Победоносца».

— Слышал. Я часто пытался представить тебя в каком-нибудь далеком порту. — Глаза Бена опечалились, а мысли, казалось, разбежались. — Как жалко, что ты не приехал раньше. Теперь от меня осталась одна оболочка. Я старый и уставший, как эта земля. Мы с ней износились.

Торн никогда раньше не слышал, чтобы отец жаловался на жизнь, и это разрывало ему сердце. Его голос, однако, прозвучал спокойно, когда он заговорил:

— Я не был уверен, что мне будут рады, отец.

Глаза старика затуманились, и он опустился в одно из двух кресел в стиле королевы Анны.

— Сынок… Торн… я очень дорого заплатил за то, что не поверил тебе. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня?

— Мы не будем об этом вспоминать, если не хочешь, — сказал Торн.

Счастье осветило морщинистое лицо Бенджамина, рот расплылся в улыбке.

— Я так долго молился об этом дне. Боялся, что умру раньше, чем снова увижу тебя. Теперь, когда ты здесь и возьмешь бразды правления в свои руки, Стоддард-Хилл снова расцветет.

— Я пока еще не решил, что буду делать.

Глаза Бена горели энтузиазмом.

— Ты сам видишь, как ты нужен. Стоддард-Хилл нуждается в крепкой руке.

— Я бы приехал раньше, но…

Бенджамин вскинул руку.

— Не бери вину на себя, когда ты знаешь, что она на мне. Я уже сто раз побывал в аду, но это ад, который я сам создал. В том, что случилось, мне некого винить, кроме себя, самого.

— Давай забудем об обвинениях и о том кто виноват, отец.

— Позволь мне закончить, Торн. Теперь я знаю, что произошло той ночью, когда я выгнал тебя. Я знаю, ты был ни в чем не виноват.

— В этом нет необходимости, отец.

— Для меня есть, Торн. Мы оба знаем, кто виноват в том, что…

Вильгельмина стояла в дверях с лицом, пылающим гневом и с колотящимся от страха и возбуждения сердцем. То, чего она страшилась, произошло. Итак, Торн вернулся, и она не знает, чем это чревато.

— Так-так! — проговорила она голосом, пронизанным сарказмом и бравадой, которой отнюдь не чувствовала. — Значит, блудный сын вернулся?

Торн взглянул на нее. Она выглядела прекрасно. На лице по-прежнему ни морщинки, черные как смоль волосы уложены в затейливую прическу на затылке. Одета она была в дорожное платье зеленого шелка, облегающее женственную фигуру. Торну подумалось, что большинство мужчин сочли бы ее красивой — только не он.

Бенджамин не без труда стал подниматься на ноги, и Торн помог ему.

— Да, мой сын вернулся, Вильгельмина, и теперь, когда он здесь, все будет по-другому.

— Но, мой дорогой муженек, ты же так не любишь какие бы то ни было перемены. Сколько раз ты говорил мне, что хочешь оставить в Стоддард-Хилле все как есть? — Она напоминала Торну гибкую кошку, когда прошла вперед и подставила щеку для поцелуя. Он предпочел проигнорировать этот жест и отступил на шаг.

— Ты выглядишь все так же, Вильгельмина, — выдавил он.

— Ты так считаешь? — промурлыкала она. — Как это мило с твоей стороны.

Глаза Бенджамина потемнели.

— Вильгельмина занимается мелкой благотворительностью и другими делами, — презрительно проговорил он. — Она вполне счастлива своей ролью пустоголовой светской бабочки, которая порхает с одной вечеринки на другую.

Вильгельмина как ни в чем не бывало подошла к Бенджамину и поцеловала его в щеку, тем временем ощупывая цепким взглядом Торна.

— Твой отец не изменился, Торн. Он по-прежнему воображает, что я неверная жена, хотя я всегда стараюсь доказать, что это не так.

Бенджамин оттолкнул ее.

— Мне наплевать, как вы проводите свое время, мадам, только бы подальше от меня. Можете спать с каждым встречным, если только будете делать это за пределами Стоддард-Хилла.

Торн был потрясен горечью, которую услышал в отцовском голосе, ибо Бенджамин Стоддард всегда был человеком мягким. Еще больше он изумился, увидев злобную усмешку на лице Вильгельмины.

Враждебность между отцом и мачехой заставила Торна почувствовать себя не в своей тарелке. Он поймал себя на мысли, что хочет поскорее уйти.

— Наверное, я приехал в неудачное время, отец. Если хочешь, я могу вернуться завтра.