Былой Петербург: проза будней и поэзия праздника - Альбин Конечный

мешаются как будто более по необходимости, нежели по желанию[825].

Немецкое платье, которое упоминает Башуцкий, предписано было носить Петром I, а одеваться по моде женщина могла только с дозволения главы семейства. Башуцкий говорит о богатом убранстве домов (это могли себе позволить тогда только купцы 1‐й гильдии) и обращает внимание на знание купеческими сыновьями иностранных языков. Купцы, которые имели право вести торговлю с заграницей, поневоле вынуждены были прибегнуть к помощи сыновей, которых стали отправлять на учебу в Реформаторское училище изучать иностранные языки.

Под воздействием Запада и норм городского этикета, и, разумеется, для более успешного ведения дел часть купцов, особенно биржевых, отказалась от бороды и переоделась в европейские костюмы. На эти перемены обратил внимание Виссарион Белинский в очерке «Петербург и Москва» (1845): «Что же касается до петербургского купечества, – оно резко отличается от московского. Купцов с бородами, особенно богатых, в Петербурге очень мало, и они кажутся решительными колонистами в этом оевропеившемся городе; они даже выбрали особенные улицы своим исключительным местом жительства: это – Троицкий переулок, улицы, сопредельные Пяти углам, и около старообрядческой церкви. В Петербурге множество купцов из немцев, даже англичан, и потому большая часть даже русских купцов смотрят не купчинами, а негоциантами, и их не отличить от сплошной массы, составляющей петербургское среднее сословие»[826].

Однако напомним об ироническом и неприязненном отношении к купцам всех слоев общества. Павел Бурышкин, представитель второго поколения московского купечества, так объясняет подобный стереотип: «Обоснования недоброжелательного или пренебрежительного отношения к купеческому классу можно свести к трем моментам: во-первых, иностранцы создали легенду о том, что характерной особенностью торговых людей в России является их бесчестность и плутовство, во-вторых, русская литература, изображавшая лишь теневые стороны русского купечества, создавала ему характеристику „темного царства“, и, наконец, существовали пережитки настроений русских „аграрников“, продолжавших считать, что Россия должна оставаться страной земледельческой»[827].

Когда выросший в купеческом доме М. И. Пыляев говорит о своем далеком сословном предке в книге «Старый Петербург», он подпадет под устойчивое представление о «темном царстве»:

Образ жизни купца XVIII века был таков, что блаженство его состояло в том, чтобы иметь жирную лошадь, толстую жену, крепкое пиво, в доме своем особенную светелку, баню и сад. Утром сидел он в лавке, где с знакомыми и покупателями выпивал несколько так называемых «галёнков»[828] чаю. После обеда спал три часа, а остальное время проводил с приятелями, играя в шашки на пиво. <…> Купец всегда любил выпить, и помимо разных семейных празднеств: именин, родин, крестин искал случая напиться, особенно баня также еженедельно давала предлог к пьянству и созывам гостей.

Летом в праздники купцы с друзьями ездили за город с пирогами, самоварами и водкою. Смотрение кулачных боев, медвежьей травли, катанья с гор составляли любимейшие зимние удовольствия. <…>

Дед нынешнего купца носил русское платье, ходил «при бороде», летом был в чуйке[829], зимою в шубе. <…> Вид его был смирный, богобоязливый, почитал он после Бога власть, поставленную от Бога, стоял почтительно за прилавком, снявши шапку пред благородною полициею, боялся военных, чиновников, целый век обдергивался, суетился. Жену, детей держал в черном теле и в страхе Божьем. <…> В торговле в то время первое дело было зазвать к себе покупателя и отбить последнего у соседа. <…> Когда покупатель в лавку был зазван, торговец старался улестить его, отвести ему глаза, продать товар втридорога»[830].

В данном случае нас интересуют не мотивы распространенного взгляда на купечество, а его бытовой уклад, унаследовавший традиции крестьянского образа жизни и устои старообрядчества. В таких домах особо почитали веру, строго соблюдали обряды и сохраняли обычаи предков в семье, повседневной жизни, поведении, одежде, еде и пр.

Ценнейшими источниками по быту купечества являются свидетельства выходцев из этих семей – писателя и драматурга Георгия Полилова (псевдоним – Северцев; 1859–1915) и журналиста и прозаика Николая Лейкина (1841–1906).

Георгий Тихонович Полилов (Северцев) в очерках «Быт петербургского купечества в 1820‐х-1840‐х годах» дает панораму купеческой жизни в ту эпоху. «В этих далеко неполных очерках, – пишет он, – я старался поместить все, что более или менее могло иллюстрировать и осветить быт петербургского биржевого купечества, хотя должен сознаться, что материалов для этого описания существует очень мало, притом же русское купечество неохотно соглашается предавать их печати»[831]. Дед Полилова-Северцева, Егор Тихонович Полилов (1788–1845), родился в Орловской губернии в купеческой семье. В 1814 году по приглашению местного купца приехал в Петербург и служил у него до 1816 года, когда открылась Биржа на стрелке Васильевского острова, и с этого времени Е. Т. Полилов постоянно работал на Бирже, торгуя пенькой, состоял в 1‐й гильдии[832].

Николай Александрович Лейкин в воспоминаниях в мельчайших подробностях воссоздает быт небогатой купеческой семьи конца 1840‐х – начала 1860‐х годов, а такие и составляли основную массу сословия. «Род наш – один из стариннейших купеческих, – вспоминает он, – состоял в петербургском купечестве с 1784 г., записавшись из ораниенбаумских купцов»[833]. Лейкин окончил Реформаторское училище (1859), где учился и дружил с Михаилом Пыляевым, какое-то время работал у отца в Гостином дворе и знал «изнутри» купцов и торговцев, которых описал в книге «Апраксинцы: Сцены и очерки из быта и нравов петербургских рыночных торговцев и их приказчиков полвека назад» (впервые опубликованы в 1863 году), а также в других многочисленных набросках «с натуры».

Основываясь на свидетельствах Полилова и Лейкина, а также привлекая другие источники, приводим общую картину купеческого быта, куда включены:

1. Дом. Интерьер жилья. Прислуга.

2. Семья. Воспитание детей.

3. Домашние обеды.

4. Бытовое поведение: распорядок дня, обычаи, одежда, чудачества.

5. Свадьба. Календарные праздники.

6. Дача. Развлечения.

1. Дом. Интерьер жилья. Прислуга

Купцы селились, как правило, вблизи места работы (у Биржи, Гостиного двора и т. д.). Если была возможность, покупали или строили для себя дом, однако большинство снимало квартиры в доходных домах, владельцами которых в основном также были купцы[834].

Убранство квартиры определялось вкусом и состоянием владельцев. В домах купцов 1‐й гильдии обязательно находилась старинная мебель красного дерева (столы, стулья, буфеты, комоды, сундуки, платяные шкафы, конторки и пр.), все это перемежалось с мебелью другого стиля, картинами, зеркалами, настенными часами, музыкальными инструментами, непременными портретами хозяев в молодости и пр. Для подобных домов, как отмечали устроители музея купеческого быта в доме купцов Ковригиных, в меблировке прослеживалась следующая тенденция: к середине XIX века «выходят из моды массивные, отяжелено богатые вещи Николаевского времени и заменяются более легковесными и капризно-искусственными вещами времени Александра II и Луи-Филиппа»[835].

Лейкин приводит описание квартиры апраксинского купца 1850‐х годов:

Тяжелая старая мебель почернелого красного дерева, с медными украшениями в виде полосок и розеток; кресла с лирами вместо спинок, пузатый комод на львиных лапах и горка с старинным серебром и аппетитными чашками с изображением птиц, генералов и криворотых барышень. На стене портреты [хозяев] Ивана Михеевича и Аграфены Ивановны, снятые в молодых летах, да картины: Фауст играет в шахматы с Мефистофилем и неизбежный Петр Великий на Ладожском озере, – на темно-зеленых волнах лодка с переломленною мачтою, которую придерживают два гребца. <…> Немного подале висят часы, на циферблате которых фламандские крестьянин с крестьянкой[836].

Сам Лейкин в конце 1840‐х – 1860‐х годах жил в доходном доме на Владимирской улице, где его отец, торговавший в Гостином дворе, снимал квартиру из шести комнат:

Комнаты были маленькие, окрашенные клеевой краской, с панелью другого цвета, и по стенам были выведены фризы, а в углах белых потолков намалеваны по трафарету какие-то цветные вазы. Бумажные обои тогда (в конце 1840‐х годов. – А. К.) только еще входили в моду и были очень редки