«Мы одной крови». Десант из будущего - Юрий Валин

Вроде мельчало — Марина запнулась, бухнулась на колени.

— То привычка, — сказал, задыхаясь, Лукич. — Мож, перекурим, а, хлопчики?

Топкое озеро кончилось.

Только сели, как впереди и правее вспыхнула стрельба. Яростная, короткая.

— Вот и посидели, — сказал Яша. — Двигаться нужно, а то змерзнем та на фрицев наткнемся…

Снова вокруг были люди, оружие, хриплое дыхание. Волокли противотанковые ружья, цинки с патронами, гранаты. Падали, ставили на ноги, подпихивали друг друга. Марина споткнулась о вещмешок — да, вещи бросают, себя бы да автомат донести. Хоть с одним диском.

Сержанту Шведовой бросать было нечего. Вещмешок пустой оставила у озера — там и была-то рубашка запасная и мыло с зубной щеткой. В подсумках по две обоймы. Карабин никак оставлять нельзя. Штаны ватные? Нет уж, пусть в них, в родных, убивают.

Впереди снова стреляли, хлопали разрывы ручных гранат…

Мимо прошел кто-то из командиров — приглушенным голосом командовал «подтянуться». Дождь все моросил, люди брели на ощупь…

Окоп. Яшка поскользнулся, съехал в ловушку. Выбраться не мог — сил о доску опираться уже не было. Марина тянула за руку, потом сползла вниз, подпихивала. Едва выбрались. Лукич ждал, дал за «сидор» ухватиться, встать…

Дальше. Пахнуло теплом. У остывающих углей плотно сидели бойцы. Дальше угадывался бруствер, за ним что-то с колесами.

— Батарею наши взяли, — прохрипел Яша. — Не ждали фрицы.

Кто-то тяжело пробежал мимо:

— Врач? Санинструктор есть?

Марина застонала, поднимаясь: сначала на четвереньки, потом выпрямиться…

— Сюда, сестричка. Зацепила парня шальная…

Марине помогли спрыгнуть в траншею. Настил деревянный, площадка с ящиками, блиндаж — из снесенной взрывом двери воняло взрывчаткой и чем-то говенным, не иначе самой Германией.

Двое бойцов нагнулись над лежащим, Марина пихнула ближнего в спину — обходить сил не было.

— Что?

— Да вот, в плечо его…

Лежал парень, скалился, ватник с плеча скинут. Разрезая гимнастерку, Марина подумала, что странный какой-то. Ну да, морда бритая, и вполне круглая, сытая.

— Вот, считай, первый бой, — жалобно сказал мордатый боец.

— Подсветите, кто-нибудь. Давай, подвинься на бок, — пробормотала Марина.

Подвинулся как-то странно — все к себе мешок угловатый прижимал. Бойцы прикрыли плащ-палаткой, на миг вспыхнул электрический фонарь…

— Что сияем? В блиндаж его занесите, — сказал кто-то смутно знакомым тоном.

— Да я сам, товарищ майор. — Боец принялся подниматься, ухватил за лямку мешок…

— Иди уж сам собой, Чашкин. Не забудем технику.

«Рация», — догадалась Марина.

В блиндаже вонючем все спотыкались с чертыханьем. Завесили дверь, вспыхнула пара фонариков. Под ногами валялись убитые немцы. Марина подняла измочаленный осколками табурет:

— Садись, Чашкин.

Ранение было слепым, кость вроде бы цела. Видимо, пуля на излете вошла.

— Жить будешь, — пробормотала Марина, привычно бинтуя. — Прочистят, зарастет мигом.

— Как неудачно-то, — морщился и вздрагивал круглолицый Чашкин.

— Что у вас? — В блиндаж шагнул офицер. — Так, Шведова, если не ошибаюсь?

— Я. — Марина оперлась локтем о табурет. — Ранение у вашего Чашкина не тяжелое. Надо бы пулю достать и канал прочистить хорошенько.

— Прочистим, — согласился майор. — А почему Чашкин мой?

— Тоже бритый, — машинально сказала Марина и села удобнее.

— Во контрразведчица, — сказал рослый боец в плащ-палатке. — Враз просекла.

— Отставить болтовню. Берите Чашкина, санинструктора и двигайтесь по маршруту к высоте. Только уже без случайностей. И вперед не лезьте.

— Товарищ майор, я… — начала Марина.

— Вы очень разговорчивая девушка. Сопровождаете раненого. Он нужен на высотах, в полном сознании, по возможности бодрый и готовый к работе. Приказ ясен?

— Да, — сказала Марина и вытянула ноги.

Майор ушел, бойцы возились, пытаясь надеть на охающего Чашкина ватник. Кто-то часто вздыхал в углу — посветили — немец с разодранной грудью.

— Тьфу, гадюка живучая, — сказал старший из бойцов. — Эй, подруга, вставай, выдвигаемся.

— Не могу, — чуть слышно сказала Марина.

— Чего? Вставай, говорю.

— Не могу. Хоть стреляйте, — чуть громче пробормотала Марина.

— Вот фокусница. — Боец присел рядом, ослепил фонариком — Марина зажмурилась. Сил действительно не было. Даже к опрокинутой печке, от которой тепло шло, подвинуться не получалось.

Боец выключил фонарик, помолчал.

— Пять минут. И выходим. На вот, погрызи…

Марина сидела, грызла безвкусный шоколад. Во рту он таять не желал, сглатывался трудно. Бойцы негромко говорили, что-то о Солдатской слободке, о каком-то Юз-Ода[80]. Мелькал луч фонаря: сержант Шведова смотрела на немца, умирающий артиллерист на русскую девушку.

— Давай, глотни… — Старший из бойцов сунул девушке фляжку.

Марина глотнула. Ой, ожгло. По горлу потекло жарко, рот разом наполнился сладостью шоколадной.

— Ну, подъем.

Снова шел дождь, штаны и телогрейка сто пудов весили, карабин набок клонил и опрокинуть норовил. Наверное, шоколад с глотком того сладко-крепкого обманывал: сил не прибавилось, чуть теплее стало, но усталость лишь острей ощущалась. Зато думать не надо — бойцы идут, старший сержант — Виктором его зовут — знает, куда ведет. Марина волокла ноги непослушные, раненого радиста за рукав на здоровой руке на всякий случай придерживала. Только непонятно, кто кого вел…

Спуск… Грязь чугунными чунями к подошвам липнет. Подъем, ни зги не видно, бойцы ощупью о траву пытаются сапоги очистить. Сквозь зубы мычит радист — саднит ему плечо, пуля по кости ударила, пусть и не раздробила. Сзади — кажется далеко-далеко — стреляет, воюет плацдарм. Два десятка бойцов прикрытия под командой лейтенанта, да те, кто уйти не успел, да раненые, которым уходить сил не было — отвлекают. Сколь от Эльтигена отошли? Десять? Пятнадцать километров? Пулеметные строчки как швейные, рвутся, рвутся…

— Тебя как зовут?

— Сержант Шведова.

— Ага, сержант, значит. Ты, Шведова, за ремень мой возьмись. И тебе удобнее, и меня, если что, не завалишь.

— Я иду.

— Да вижу.

Ремень скользкий, но держаться удобно. Только перекашивается ремень — чехол с диском, гранаты. Зачем ему столько? Радист ведь. Рацию под плащ-палаткой сейчас Виктор несет — горбатый, здоровенный, автомат на изготовку. Второй сопровождающий ноги с трудом тащит — свой, эльтигенский. Откуда у людей сил столько?