Мой, и только мой - Сьюзен Элизабет Филлипс

Джейн, улыбнувшись, положила трубку на рычаг и вернулась к прерванному занятию: она варила овсяную кашу. Хорошо бы сохранить такой темперамент, как у Энни, дожив до ее лет, подумала она.

— Кто звонил?

Джейн подпрыгнула и уронила ложку. В кухню вошел Кэл, босиком, с всклокоченными после сна волосами, в джинсах и расстегнутой байковой рубашке. Огромный и могучий.

— Не смей подкрадываться ко мне! — Она убеждала себя, что сердце так бьется от испуга, а не от чувств, которые вызывал у нее этот роскошный мужчина.

— Я не подкрадывался. Такая уж у меня неслышная походка.

— Значит, тебе с этим надо что-то делать.

— Ты брюзгливая ботанка.

— Ботанка?

— Да, так мы, тупоголовые крестьяне, называем больших ученых.

Джейн схватила чистую ложку, вновь начала помешивать кашу.

— Мы, ботаны, зовем вас тупоголовыми крестьянами, тем самым показывая, сколь умны некоторые из нас, ботанов.

Кэл хохотнул. А кстати, что он тут делает? Обычно он уходил к тому времени, когда она спускалась вниз, чтобы позавтракать, Даже на прошлой неделе, когда он задерживался в доме, чтобы отвезти ее к Энни, ели они порознь. Он — в своем кабинете.

— Кто звонил? — повторил Кэл.

— Энни. Она не хочет, чтобы сегодня мы беспокоили ее.

— Хорошо.

Он прошел в кладовую, вернулся с одной из полдюжины коробок «Лаки чармс», которые держал там вместе с чипсами, пирожными и шоколадными батончиками. Стоя у плиты, она наблюдала, как в миске растет гора разноцветных фигурок. Потом Кэл шагнул к холодильнику, достал молоко.

— Неужели отец не учил тебя рациональному питанию?

— На отдыхе я всегда ем что хочу. — Он взял ложку и сел, обвив ногами ножки стула.

Джейн с трудом оторвала взгляд от этих длинных узких ступней.

— Я сварила много каши. Почему бы тебе не поесть ее вместо этой ерунды?

— К твоему сведению, это не ерунда. Своим появлением «Лаки чармс» обязаны многолетним научным исследованиям.

— На коробке гном.

— Симпатичный малыш. — Он поднял полную ложку. — Знаешь, что здесь самое лучшее? Маршмэллоу[35].

— Маршмэллоу?

— Тот, кто додумался добавить сюда маршмэллоу, — очень умный человек. В моем контракте есть пункт, обязывающий «Старз» включать в мой рацион в тренировочном лагере «Лаки чармс».

— Потрясающе. Я говорю с человеком, который окончил университет с отличием, но могу поклясться, что нахожусь в компании идиота.

— Я вот о чем думаю… Раз «Лаки чармс» так хороши, может, новый вид овсяной каши только и ждет, чтобы его представили на суд потребителей. — Он отправил в рот еще одну ложку. — Вот чем я бы занялся, будь у меня такой же большой мозг, как у тебя, профессор. Вместо того чтобы якшаться с t-кварком, я бы придумал лучшую овсяную кашу в мире. Да, я знаю, это трудно. К овсяным хлопьям уже добавляли шоколад и ореховое масло, не говоря уже о разноцветных маршмэллоу, но скажи мне… Кто-нибудь подумал об «Эм энд Эмс»[36]? Нет, мэм, до этого никто не додумался. Никому не хватило ума сообразить, что у «Эм энд Эмс» есть огромные перспективы, когда речь идет об овсяных хлопьях для завтрака.

Она слушала его, наблюдая, как он ест. Голые ноги, голая грудь, литые мускулы, перекатывающиеся при каждом его движении. Великолепная иллюстрация к пословице «Сила есть — ума не надо». Да только этот здоровяк умом мог поспорить с силой.

Она перелила кашу в миску, принесла ее к столу вместе с ложкой.

— С ореховым маслом или без?

Он задумался.

— Сразу нельзя заходить так далеко. Пожалуй, что без.

— Мудрое решение. — Она добавила в свою миску молока, села рядом с ним.

Кэл заглянул в ее миску.

— И ты действительно собираешься это есть?

— Разумеется. Это овсяная каша, какой сотворил ее Господь.

Он потянулся, зачерпнул полную ложку, ухватив и весь сахарный песок, который она высыпала на середину.

— Неплохо.

— Ты съел мой сахарный песок!

— Ты знаешь, чего тут не хватает?

— Дай подумать… «Эм энд Эмс»?

— Умница. — Он поднял коробку «Лаки чармс», вытряс несколько глазированных фигурок в ее миску. — Чтоб тебе было чем похрустеть.

— Спасибо.

— Люблю я эти маршмэллоу.

— Ты это уже говорил. — Ложкой она отодвинула «Лаки чармс» к краю, зачерпнула каши. — Ты знаешь, не так ли, что это детский завтрак?

— Значит, душой я все еще ребенок.

Если в нем что-то и напоминало ребенка, так это тяга к молодым женщинам. Может, потому он и не возвращался до трех утра? Охотился на молодых женщин?

Она решила, что нет смысла и дальше пребывать в неведении.

— Где ты был прошлой ночью?

— Контролируешь меня?

— Нет. Я плохо спала и услышала, что ты пришел поздно, ничего больше.

— Мои дела не имеют к тебе никакого отношения.

— Имеют, если ты провел вечер с другой женщиной.

— Ты так думаешь? — Он прошелся по ее телу взглядом, который она смогла истолковать исключительно как элемент психологической войны. К завтраку она вышла в красной футболке с написанными на ней уравнениями Максвелла, причем последнее исчезало в брюках. Глаза задержались на бедрах, отнюдь не столь изящных, как у женщин, с которыми он привык общаться. Однако в его взгляде читалась не только критика, и она приободрилась.

— Есть такое. — Она отодвинула миску, пристально посмотрела на Кэла. — Я просто хочу знать, каковы правила. Мы об этом не говорили, но, похоже, пора. Мы вправе спать с другими людьми, пока наш брак не расторгнут, или нет?

Его брови сошлись у переносицы.

— Мы? Что значит мы?

Лицо ее осталось бесстрастным.

— Прости, что-то я тебя не понимаю.

Он провел рукой по волосам. За последние несколько недель они у него отросли.

— Мы женаты, — пробурчал он. — Вот и все.

— Что все?

— Все!

— Гм-м-м.

— Ты — замужняя женщина и беременная! Напоминаю на случай, если ты об этом забыла.

— А ты — женатый мужчина. — Она выдержала паузу. — На случай, если забыл ты.