После заката - Стивен Кинг

Юлить мне не пришлось. Мы еще не подошли к ресторану, а я выложил главное.

– Я мог быть там, – ответил я. – Должен был. Я там работал. В страховой компании, которая располагалась на сто десятом этаже.

Она остановилась, посмотрела на меня широко раскрывшимися глазами. Должно быть, люди, которым приходилось нас обходить, принимали нас за влюбленных.

– Скотт, нет!

– Скотт, да, – ответил я.

И наконец-то рассказал, как проснулся утром одиннадцатого сентября, ожидая, что день пройдет как обычно, начиная с чашки кофе, которую я выпивал в ванной, пока брился, и заканчивая чашкой какао, которую я выпивал, смотря полуночный выпуск новостей по Тринадцатому каналу. День как день, вот о чем я думал. И, скажу вам, все американцы полагали, что имеют право на такую мысль. А что произошло потом? Этот самолет! Врезающийся в небоскреб! Ха-ха, говнюк, подшутили-то над тобой, и полмира смеется!

Я рассказал ей, как выглянул в окно в семь утра и увидел, что на небе ни облачка, а само оно синее и уходящее так высоко, что сквозь него чуть ли не видны звезды. А потом рассказал про голос. Думаю, все слышат различные голоса в голове, так что мы к ним привыкли. Когда мне было шестнадцать, один из моих голосов предположил, что я смогу получить более острое наслаждение, спустив в трусики моей сестры. «У нее тысяча трусиков, и она точно не хватится одной пары, будь спок», – уверенно заявил голос (конечно же, я не признался в этом Поле Робсон). Это был голос крайней безответственности, который я обычно называл «мистер Забей-на-все».

– Мистер Забей-на-все? – переспросила Пола.

– Как Джеймс Браун[43], король соула.

– Поверю вам на слово.

Мистер Забей-на-все говорил со мной все реже и реже после того, как я бросил пить, а в тот день вдруг проснулся от спячки, чтобы произнести аж дюжину слов, но эти слова изменили мою жизнь. Спасли мою жизнь.

Первые шесть я услышал, сидя на краю кровати: «Ты можешь сказаться больным, почему нет?» Следующие шесть, когда шел к душу, почесывая левую ягодицу: «А потом пройтись по Центральному парку!» Ничего сверхъестественного не произошло. Это был голос мистера Забей-на-все – не Бога. Вариация моего собственного голоса (как и все остальные голоса), убеждающего меня прогулять работу. «Ради Бога, проведи этот день в свое удовольствие!» Последний раз я, насколько помнил, слышал этот мой голос, когда участвовал в конкурсе караоке в баре на Амстердам-авеню: «Ты же споешь с Нейлом Даймондом[44], идиот. Быстро поднимайся на сцену и покажи, на что способен!»

– Кажется, я знаю, о чем вы. – Она чуть улыбнулась.

– Правда?

– Ну… я однажды сняла блузку в баре Ки-Уэста и выиграла десять долларов, станцевав под «Кабацких женщин» Тины Тернер. – Она помолчала. – Эдуард не знает. А если вы ему расскажете, мне придется ткнуть вам в глаз его заколкой для галстука.

– Ну, вы и даете, девушка, – ответил я, и вот тут она улыбнулась во весь рот. И сразу стала гораздо моложе. А я подумал, что, возможно, не зря все это затеял.

Мы вошли в «Гриль Дональда». Дверь украшала картонная индейка, зеленую кафельную стену – картонные пилигримы.

– Я прислушался к мистеру Забей-на-все, и теперь я здесь. Но кроме меня, здесь еще некоторые вещи, и я ничего не могу с этим поделать. Вещи, от которых я не могу избавиться. Об этом я и хочу с вами поговорить.

– Позвольте повторить, я не психоаналитик. – По голосу чувствовалось, что ей неловко. И улыбка исчезла бесследно. – Я защитила диплом по немецкому языку и изучала историю Европы.

«У вас с мужем всегда найдется тема для разговора», – подумал я. Но озвучил другое:

– У меня нет необходимости поговорить именно с вами. Мне просто нужно поговорить, все равно с кем.

– Понимаю, – кивнула она. – Но и вы должны представлять себе, на что можете рассчитывать.

Подошел официант, мы заказали напитки, она – кофе без кофеина, я – обычный.

– Вот одна из этих вещей. – Я достал прозрачный пластмассовый кубик со стальным центом внутри и поставил на стол. Потом рассказал о других вещах и об их владельцах. О Кливе «Бесбол ошен-ошен харош для меня» Фаррелле. О Морин Ханнон, которая носила длинные распущенные волосы как символ своей незаменимости для компании. О Джимми Иглтоне, который нюхом чуял ложные страховые случаи, и Пердучей подушке, которую держал в столе до разгара очередной корпоративной рождественской вечеринки. О Соне д’Амико, лучшем бухгалтере компании «Лайт и Белл», которая получила Лолитины очки в подарок от первого мужа после бурного бракоразводного процесса. О Брюсе «Повелителе мух» Мейсоне, который так и стоит перед моим мысленным взором без рубашки, на Джонс-Бич, и дует в свою раковину, тогда как волны накатывают на его босые ноги. О последнем из нас, Мише Бризински, с которым я ходил как минимум на десяток бейсбольных матчей. Я рассказал ей о том, как бросил все вещи, за исключением куклы Панча, в мусорный контейнер на углу Парк-авеню и Семьдесят пятой улицы, как они раньше меня вернулись в мою квартиру, возможно, потому, что я заглянул в китайский ресторан за второй порцией «Генерала Цзо». И все это время кубик из прозрачной пластмассы стоял на столике между нами. Но мы смогли что-то съесть из заказанного ленча, несмотря на его суровый вид.

Когда я закончил рассказ, мне заметно полегчало. Но на ее половине столика царило давящее на меня молчание.

– Вот так, – попытался я его разогнать. – И что вы на это скажете?

Она какие-то мгновения обдумывала мой вопрос.

– Думаю, теперь мы не незнакомцы, какими были раньше, – наконец ответила она, – и обрести нового друга не так уж плохо. Я рада, что узнала о мистере Забей-на-все, и тому, что рассказала вам о своих выходках.

– Я тоже рад.

– А теперь вы позволите задать два вопроса?

– Разумеется.

– Насколько сильно вы чувствуете вину выжившего?

– Если не ошибаюсь, вы не психоаналитик. Ваши слова.

– Не психоаналитик, но я читаю журналы и даже смотрю Опру. Мой муж знает, что смотрю, но я стараюсь этим не козырять. Так… насколько сильно?

Теперь уже я задумался. Она задала хороший вопрос… и, само собой, я пытался ответить на него не одну из бессонных ночей.

– Это сильное чувство. И, не буду скрывать, оно сочетается с безмерным облегчением. Если бы мистер Забей-на-все был реальным человеком, ему больше бы не пришлось платить в ресторане. По крайней мере в тех случаях, когда он приходил туда в моей компании. – Я помолчал. – Вас это шокирует?