Достояние леди - Элизабет Адлер

В комнате царил полумрак. Цыганка предложила мне сесть на один из мягких стульев, а сама подошла к полке на стене и сняла с нее хрустальный шар.

Я подумала, что она хочет заработать лишний червонец, погадав мне. Много раз я слышала, что цыганки умеют гадать и ворожить, но никогда не придавала этому большого значения.

Цыганка села возле лампы и стала всматриваться в шар… Лицо ее было все в морщинах, из-под яркого платка выбивались пряди седых волос. Господи, сколько же ей было лет? Семьдесят? А может, все восемьдесят? Помню, меня удивили руки этой женщины: с изящными длинными пальцами, гладкие, совсем еще молодые руки. И вот она подняла на меня взор своих огромных черных глаз и начала говорить:

– В твоей жизни было много горя. Ты совсем одна в этом мире, хотя вокруг тебя – море любви… – Я была поражена, насколько соответствовали ее слова действительности. Неужели цыганкам и вправду дано читать книгу человеческих судеб? Неужели это не игра, не шарлатанство?

– Любовь не принесет тебе счастья, – продолжала старуха. – Ты еще слишком молода, тебе нужно вернуться домой, на родину. Ты не должна оставаться здесь. – Она снова посмотрела на хрустальный шар, и я проследила за ее взором: может быть, и мне откроется будущее? – Тебя ждет любовь и отчаяние… Знай: твое счастье совсем не там, где ты думаешь. Ты способна на большую любовь, и именно поэтому на твои плечи ляжет тяжелое бремя. – Цыганка пристально посмотрела на меня и добавила – Знай, девочка, от тебя во многом будет зависеть судьба всего мира.

– Я была страшно заинтригована. Где же будут решаться судьбы мира, и какое отношение ко всему этому буду иметь я? Мне хотелось слушать дальше, но старуха оттолкнула хрустальный шар в сторону, резко поднялась и направилась к выходу… Я вынула из кошелька горсть монет и протянула их гадалке, но она убрала руки за спину и, покачав головой, произнесла:

– Да сохранит тебя Господь, маленькая.

– Вскоре я поняла, что предсказание начало сбываться; положение в России с каждым днем становилось все тяжелее и тяжелее. Народ устал от войны, в городах начались забастовки, в деревнях – волнения. Пала монархия. Временное правительство не смогло справиться с событиями. Ситуацией воспользовались большевики.

Многие поняли, что оставаться на родине небезопасно, и устремились за границу. Но Миша не хотел никуда уезжать – он считал, что может принести пользу России. Действительно, разве на протяжении стольких лет он не защищал интересы крестьян? Он верил своим людям и надеялся на такое же доверие с их стороны. Увы, крестьяне оказались падкими на обещания большевиков. Ведь им посулили несметные богатства.

Теперь, когда мы проезжали верхом через деревни, никто не выбегал нам навстречу – матери уводили детей с дороги, мужики захлопывали перед нами калитки…

Постепенно стали куда-то исчезать слуги. С каждым днем становилось все тревожнее и тревожнее. Миша чувствовал, что должно произойти что-то страшное, и убеждал меня уехать из России, но разве могла я пойти на это?! Наступил день моего восемнадцатилетия. Аннушка была в депрессии: весь день она не вставала с постели. В столовой собрались княгиня Софья, Миша, я да еще немногочисленные родственники, не успевшие уехать из Варышни. Помню, Миша поднял бокал шампанского за мое здоровье, и вдруг раздался стук в дверь.

Это был друг, врач из соседнего села. Он пришел в Барышню, чтобы предупредить Мишу, что в окрестностях Барышни орудуют многочисленные банды. Бунтовщики уже сожгли одну усадьбу в двадцати километрах от имения Ивановых. Доктор умолял князя бежать, бежать как можно скорее. Мы стали поспешно собираться. Старики—дяди, тети, двоюродные дедушки и бабушки – вопреки всем увещеваниям наотрез отказались уезжать из Варышни. Миша тоже решил остаться. Он собирался побыть в усадьбе еще несколько дней, а потом своим ходом добраться до Крыма. Когда мы уезжали, он отозвал меня в сторону и попросил позаботиться о детях. Потом он поцеловал меня и сказал: «Я люблю тебя, Мисси»… С тех пор нам не суждено было встретиться, – проговорила Мисси дрожащим голосом. – Остальное тебе известно: Анна и Алексей погибли в лесу… Я, Софья и Ксения с помощью Тарика Казана бежали в Турцию, а оттуда – в Америку.

Мы с Мишей никогда не были любовниками. Я была совсем юным и невинным созданием, а он… он был настоящим рыцарем.

– Ах, Мисси, – прошептала Анна. – Я понимаю, что тебе очень тяжело было рассказывать обо всем этом, но если бы ты только знала, как я благодарна за правду. Наверное, только сейчас я начала что-то понимать…

– Вот и слава Богу, – улыбнулась Мисси. – Но помни: еще много-много лет назад мы с твоей прабабушкой решили вспоминать о прошлом как можно реже – надо смотреть в будущее, душечка… Обещай мне, что и ты будешь смотреть в будущее…

– Обещаю, Мисси, – проговорила Анна.

Лейла с недоверием посмотрела на подругу: разве можно забыть о таком прошлом?! Но, как ни странно, Анна действительно на протяжении нескольких лет ни словом не обмолвилась о своем княжеском происхождении и о судьбе семьи Ивановых. И вдруг, совсем недавно, она неожиданно пришла к Лейле и сообщила ей, что срочно нуждается в деньгах.

– Попроси дедушку, – ответила Лейла. – Если тебе действительно нужны деньги, он не сможет отказать.

Но Анна не захотела обращаться к Михаилу Казану; Тарик-паша уже заплатил сполна свой долг Ивановым, просить еще было бы просто неприлично. Анна поведала Лейле о драгоценной диадеме.

Поначалу все казалось просто. Первый алмаз был продан без малейших затруднений. Настала очередь знаменитого изумруда. Лейле правилось выполнять миссию секретного курьера: она охотно отравилась в Бангкок, отыскала пресловутого г-на Эбисса и убедила его взяться за переделку камня. Она считала, что блестяще выполнила задание. И вот сейчас, сидя в мягком кресле «Боинга», Лейла впервые за много лет ощутила дрожь в коленках: через несколько часов ей предстояло отчитаться в своих поступках перед Казан-пашой. Уж кто-кто, а она знала, как суров бывает в гневе ее дед.

Дюссельдорф

Стоявший на вершине лесистого холма дом Арнхальдтов был виден издалека. Вообще-то это сооружение можно было бы с полным правом назвать замком, по крайней мере – гигантским мавзолеем. Действительно, прапрадед Ферди, Фердинанд Арнхальдт, задумал его как памятник самому себе. Фердинанд считал, что вполне заслужил такой памятник. Еще бы: за несколько десятилетий сын хозяйки маленького магазинчика тканей превратился в крупнейшего магната сталелитейной промышленности Германии; скромный бюргер сделался бароном.

За строительство этого величественного дома Фердинанд Арнхальдт принялся уже на закате лет (все остальное время у него просто руки не доходили до этого). Надо было покупать новые заводы, сбывать продукцию, бороться с конкурентами. Фердинанд долго просматривал альбомы архитектурных проектов и наконец остановил свой выбор на большом каменном сооружении замкового типа, с башенками, бойницами, стрельчатыми готическими окнами. По требованию барона архитектор внес в проект ряд изменений – появились дополнительные пристройки. Дом был окружен небольшим парком – увы, барон Арнхальдт и здесь внес свои коррективы в разработанный лучшими парижскими садовниками проект. В итоге весь шарм изначального замысла был безвозвратно утрачен.