Команда Бешеного - Виктор Доценко

Взобравшись на второй ярус, он растолкал впритирку лежащих соседей, освобождая для себя место.

— Хватит дрыхнуть! Поспали пару часов, дайте и другим отдохнуть, тем более после трудов праведных. — Он ехидно хмыкнул. — Нужно же силы восстановить!

— Ты не очень-то толкайся, — заметил один из соседей. — Мог бы и по-человечески попросить!

Этот парень с темным ершиком волос, сбоку которого взметнулась седая прядь, появился в камере не очень давно, дней пятнадцать назад. Он был угрюм, молчалив, ни во что не вмешивался, если его лично это не касалось. И когда кто-то полез с расспросами, он ответил столь дерзко, что сокамерник стушевался и отошел в сторону. Однако это не понравилось комуто из приближенных к «блатным». Он подошел к новичку и попробовал «наехать» на него, но Седой, как сразу же окрестили парня, парой ударов сбил его с ног. Это было проделано столь искусно, что во второй раз бросаться на новенького он не захотел и побитый побежал искать защиты у своих покровителей. Но «Хозяин» камеры неожиданно сухо бросил ему:

— Сам виноват — нечего с расспросами приставать. Не хочет человек о себе рассказывать — его дело!.. Вали отсюда, дай покой людям! — Он повернулся к своим приятелям и начал им что-то рассказывать.

Через некоторое время к Седому подошел один из «блатных», осторожно подергал его за штанину и, когда тот приподнялся, сказал:

— Послушай, Седой, Хозяин просит подойти к нему. — В его голосе не было хамства или приказных ноток, скорее некоторое подобострастие. Седой согласно кивнул, сунул ноги в изрядно истоптанные ботинки и медленно подошел к «шконке» слева от окна.

— Присаживайся, земляк! — дружелюбно кивнул Хозяин, освобождая место с краю.

— Благодарю! — спокойно ответил тот и присел. — Чем обязан?

— Как тебя звать-величать, или и это тайна? — Бондарь. — За что «залетел»?

— Это обязательно? — нахмурился Бондарь. — Мне — обязательно! — спокойно отозвался Хозяин.

— Восемьдесят восьмая, часть вторая, — ответил Бондарь, и было видно, что сказал он это не от испуга, а просто для того, чтобы его скорее оставили в покое.

— Восемьдесят восьмая? — с удивлением покачал Хозяин головой. — Я уж грешным делом думал, что эту валютную статью отменили… Могу представить себе, сколько же зелени прилипло к твоим рукам, если решились припаять тебе восемьдесят восьмую! — Он присвистнул. — Давно в Бутырке? — Две недели.

— Вот как, а я думал, что ты месяцы здесь торчишь, — кивнул Хозяин на одежду и ботинки Бондаря.

— Свои я одному корешу на этап подарил, — пояснил Бондарь. — А сам же как?

— А я думаю, что здесь долго не задержусь. — Неужто рвануть собрался? — снова удивился Хозяин.

— Как получится, — уклончиво ответил Бондарь. — Бывай! — Он вдруг встал и, не говоря более ни слова, спокойно направился на свое место. Один из приближенных дернулся к нему, чтобы «научить хорошим манерам», но перехватил взгляд Хозяина и остался на месте.

Вечером камеру проверяли пофамильно. Когда его назвали: «Бондарь», он отозвался не так, как все остальные: имя, отчество, статья, а назвал только статью. Как ни странно, контролер, или, как его прозвали арестанты, «вертухай», не сделал ему замечания и продолжил проверку. Когда дверь за ним закрылась, «Хозяин» камеры сам подошел к Бондарю, залез к нему на второй ярус и прилег на мгновенно освободившееся рядом место:

— А я ведь слышал о тебе, — тихо начал он. — Ты с Лешей-Шкафом работал. Я даже знаю, что ты не Бондарь, а…

— А вот это не надо! — с неприкрытой злостью оборвал его Бондарь.

— Так бы и сказал сразу, что сухаришься! — примирительно сказал тот и похлопал дружески по плечу. — Хочешь, сделаю место внизу?

— Нет! — ответил Бондарь и быстро кинул взгляд по сторонам, словно боясь, что их подслушивают.

— И это понятно, — кивнул Хозяин. — Ты вот что… если помощь нужна будет, цынкани! Как?

— О'кей! — подмигнул Бондарь и снова хмуро уставился взглядом в никуда.

А его собеседник спустился вниз и вернулся на свое место. Когда до всех дошло, что сам «хозяин» камеры поднимался к новенькому и ничего ему не сделал, его оставили в покое. И сейчас, когда он огрызнулся на разгоряченного парня, тот промолчал и не стал связываться с ним.

На самом деле все было гораздо проще, чем выглядело со стороны: Бондарь действительно некоторое время, до того, как был «подставлен» с валютой, работал на людей Мабуту. Существуют неписаные тюремные законы, когда преступники из разных группировок забывают о разборках на воле и стараются помогать друг другу.

Биография Бондаря вмещалась на одном листочке. Вырос в неполной семье, воспитывала мать, отца никогда не видел, учился довольно посредственно. А мать ни в чем старалась ему не отказывать. Она иногда погуливала, но никогда не позволяла себе приводить кого-либо в дом, и не было ни одного случая, чтобы она не ночевала с сыном.

Когда Коломейцеву Георгию Викторовичу, которого сверстники называли Жорой, пришло время идти в армию, он попал в воздушно-десантные войска. Он был высокого роста, ничем не болел, правда, спортом до призыва занимался в пределах школьной программы и особой мускулатурой не отличался, но, как говорится, были бы кости, а мясо нарастет. Это выражение вполне подходило к нему. Довольно быстро он окреп, раздался в плечах, накачал бицепсы и уверенно чувствовал себя в рукопашных схватках. Будь он честолюбив, мог бы далеко пойти, но… Здесь действует своеобразный закон природы: если она кого-то одарила в одном, то в другом, как правило, недодала. Так получилось и с Жорой. Симпатичный, высокий, сильный и выносливый, явный тип Победителя, он был абсолютно флегматичным человеком, испытывавшим полную апатию ко всему. Он безропотно и честно выполнял возложенные на него задачи, но от «сих и до сих». Никогда и ни в чем не проявлял инициативы. Не дай Бог, командир недоскажет ему до конца задание, понадеявшись на сообразительность, — Жора выполнит его до того момента, до которого ему было рассказано, и не более.

Он попал в Афганистан за полтора года до вывода советских войск и прослужил там до самого конца. Как ни странно. Бог его хранил на этой войне: он не получил ни единой царапины. Как это могло произойти при его отношении к делу, невозможно и представить.

Вернувшись на родину, в Подмосковье, он долго приходил в себя, пил, дрался, спокойно относился к слабому полу, во если кто-то из девушек, запав на него, проявлял инициативу, Жора спокойно поддавался и шел туда, куда его вели. Если утром просыпался один, сразу же уходил домой, где его всегда ждала рано поседевшая мать. Когда она впервые увидела сына, возвратившегося с войны, то внимательно посмотрела на него, смахнула украдкой слезу и тихо сказала, проведя рукой по его седой пряди волос:

— В нашем роду рано начинают седеть… и твой дед поседел как лунь в двадцатилетнем возрасте, когда мать похоронил.

— Ничего, мама, седая прядь — не пуля под кожей! — весело отозвался он и подмигнул. — Ты лучше скажи, что делать, чем по хозяйству помочь?