Смешная девчонка - Ник Хорнби

– Уже слышу, что сейчас последует какое-то «но»…

– Мы совсем друг друга не знаем, – сказала она.

– Тебе ли меня не знать? – возразил он. – Я же давно выступаю на телевидении. А вот ты – актриса.

– При чем тут это?

– На телевидении ты – это не ты. Ты играешь роль. А я на телевидении – я и есть. Морис.

И это, к несчастью, было правдой. В жизни Морис очень мало отличался от Мориса на сцене. Из дома он всегда выходил в гриме, а на лице у него, как неисправная автомобильная фара, то и дело вспыхивала фальшивая широкая улыбка.

– Уверена: в тебе таится нечто большее, – сказала ему Софи.

– Нет, – ответил он. – В самом деле нет. Что видишь, то и получаешь. И я этого не стыжусь. Хоть тысячу лет проживи со мной в браке – я буду все тем же, кто знаком тебе по «Воскресным вечерам в лондонском „Палладиуме“».

У Софи возникло искушение в благодарность за этот вечер дать ему совет: никогда не говорить таких слов своей будущей избраннице, чтобы не довести ее до петли.

– Да, наверняка, – пробормотала она.

– Значит, ты хочешь сказать… тебе надо поразмыслить, – продолжил Морис. – А мы с тобой тем временем будем встречаться и выходить в свет. И непременно целоваться и миловаться.

У него была невыносимая привычка – вставлять в разговор такие выражения, как «целоваться и миловаться». Так говорили ее бабушка с дедушкой. В старину со сцены кафешантана вполне могла нестись песенка «Давай целоваться, давай миловаться», но невозможно было представить, чтобы композицию с таким названием сочинили «Роллинг стоунз». Или, кстати, «Ярдбёрдз», мысленно добавила она, хотя так и не послушала ни одной их пластинки. И потом: комик-фокусник – это не профессия, пусть даже его дыхание будет нежнее пармских фиалок, а поцелуи – огненными, как ядерные взрывы. Комику-фокуснику место на курортном причале. Она для того и сбежала в Лондон, чтобы таких не видеть, не слышать и тем более не выбирать себе в мужья.

– Нет, на самом-то деле я другое хочу сказать, – помолчав, решилась она.

– Вот как?

– Я хочу сказать, что размышления никуда не приведут.

– Почему же?

Морис остановил на ней серьезный взгляд. Он хотел разобраться.

– Боюсь, я тебе не подхожу.

– Подходишь. Безоговорочно. Я это знаю.

– Ну… тогда… справедливо обратное.

– Не понимаю.

Раньше она воспринимала как должное сообразительность тех, с кем сталкивалась по работе. Ей и в голову не приходило, что за это нужно благодарить; по окончании сегодняшнего вечера (правда, окончания пока не предвиделось) она собиралась искупить свое недомыслие: накупить им цветов или виски, а еще приложить открытку со словами благодарности за быстрый ум. С Деннисом, например, такого диалога просто не могло быть по тысяче причин. Прежде всего, он бы не захотел, чтобы кольцо бултыхалось в шампанском, а увидев, что она не спешит надевать его на палец, ни за что не стал бы допытываться почему. Она не хотела и не обязана была выходить за туповатого комика-фокусника, но при этом понимала, что никто бы не удивился такому ее выбору.

Как могла, она объяснила ситуацию, окончательно разбила Морису сердце и поехала домой одна.

13

Когда Билл, примирившись с действительностью, перестал отмахиваться от первого известия и расстраиваться из-за второго, он пошутил, что за один месяц Тони сделался виновником двух беременностей. По мнению Тони, Билл слабо представлял, что женщина узнает о беременности лишь через несколько недель после рокового события; дабы не портить соавтору шутку, он не стал уточнять, что во втором случае отцовство сомнительно. Под подозрением оказывались и Том Слоун, и Деннис. Да и у самого Билла, пожалуй, рыльце было в пушку. Хм, отцовство. В жизни Тони оно вдруг заняло куда больше места, чем он рассчитывал.

Они с Биллом теперь арендовали более просторный офис, где можно было уединиться в кабинете и работать даже в присутствии Хейзел. Когда Джун прибежала с потрясающей вестью, она не сразу зашла к мужу, как делала раньше, если случайно оказывалась поблизости, а осталась ждать у секретарского стола, пока Хейзел докладывала о ее приходе. Тони все понял с полувзгляда.

Он вывел жену на улицу, подальше от любопытных глаз, и крепко обнял.

– Представляешь? Ты мне заделал ребенка, – выдохнула она, и Тони рассмеялся: эта фраза подразумевала насилие или, во всяком случае, решимость.

Но никакого принуждения не было. Отнюдь: были вкрадчивые речи, бесконечное терпение, многочисленные «может, завтра?», «ну, ничего» и «вроде бы, да». И только в последнее время стали происходить какие-то подвижки – по крайней мере, сложностей поубавилось.

– Нужно срочно думать о переезде, – забеспокоился Тони. – В дом с садом.

– Да подожди ты, – сказала Джун. – Срочности пока нет.

У них была квартира в Кэмден-Тауне; Джун устраивала близость к магазинам, кинотеатрам и рынку.

– В тихом, зеленом районе. Пиннер{50} вполне подойдет.

– Ты так считаешь? Даже не знаю. В любом случае, нам предстоят более серьезные испытания.

– Какие испытания?

– Прежде всего, роды. Боюсь до смерти.

– Ох, прости. Конечно.

– Потом материнство: получится ли из меня хорошая мама?

– Из тебя получится чудесная мама.

– А из тебя – самый лучший папа.

– Господи, – выговорил Тони, – а я тут о зеленых районах.

– Какие у тебя ощущения?

– Фантастические.

Фантастические ощущения сохранялись до тех пор, пока он не поделился с Биллом.

Вероятно, это был здоровый процесс, который сулил новые успехи, но они с Биллом находились на стадии размежевания. В конце рабочего дня Тони ломало, как ломало его в армии после ненавистной муштры. До сих пор у них с Биллом словно был один общий мозг, или, точнее сказать, они создали новый ум, который витал в воздухе и наполнялся содержанием, репликами, сценами, характерами, как ванна наполняется из двух кранов. Бывало, один кран работал лучше, другой хуже, порой требовалось открыть на полную мощность горячий и прикрутить холодный, но это достигалось естественно, само собой. Обсудили – написали.

Почему-то во время работы над вторым сезоном их общий мозг сделался строптивым. Теперь в кабинете сидели два человека, привязанные друг к другу талантом и обстоятельствами, пытались говорить одним голосом, но все чаще обнаруживали, что каждая реплика, каждая сюжетная линия становится объектом споров, нападок и обороны; при этом и Биллу, и Тони выпадали мелкие победы и мелкие поражения. Наверное, никакое соавторство без этого не обходится, но прежде у них такого не случалось, а перестраиваться всегда трудно.