Ночь богов. Тропы незримых - Елизавета Дворецкая

– А ты с родом поговорил? Что отцы-то сказали? Ведь не одного тебя дело касается.

– Поговорил. Ты там вызнай толком, правда ли Вершина ее в оковский род ладит отдать.

– А если правда?

– Перехватим. Не дело это, чтобы кривичи против кривичей с вятичами роднились.

– Да Вершина породниться с оковцами захочет – другую дочь отдаст, их у него много.

– Знаю. Мне и Немир то же самое говорил. Но Лютава – старшая. И от самой знатной матери. Другую дочь, может, оковцы не возьмут, а если возьмут, то как наши голядок из голодных родов берут – без приданого, в челядинки. От такого родства Вершине ни чести, ни пользы, позор один. А будет его старшая дочь у нас – еще подумает, нужны ли ему вятичи эти. А с Вершиной заодно мы и без вятичей не пропадем. Поможет Перун – еще и у смолян, может, кусочек-другой отхватим.

– Ну, ты удал! – Яровед усмехнулся. – Вон уже куда мыслями залетел.

– А ты не знал! Сейчас надо решать, пока Вершинина дочь здесь поблизости. А то уедет назад к отцу – и все пропало. Поезжай скорее. Ждать моих сил нет!

– Да и некогда ждать-то. – Волхв кивнул. – У нас сейчас что, Льняницы прошли? Скоро снег пойдет, и до солнцеворота всего два месяца остается. Если тебе ее брать, то до Дня Богов успеть надо. Ведь только в том сыне, что в Ночь Богов будет зачат, кто-то из предков возродится. А «пустой» наследник зачем тебе нужен? Голову сломаешь имя выдумывать!

Волхв усмехнулся. Если в наследнике возрождается предок, то имя не выдумывают, а берут имя предка. Только такой может стать настоящим, полноправным наследником.

– Помню, помню, – заверил Бранемер. – Так поезжай скорее. Как поедешь – по воде, или коней тебе приготовить?

Яровед уехал на следующий день, а Бранемер, поговорив с родней, тоже взялся за дело.

– Миром отдадут – оно и хорошо, – рассуждал Дубровец, другой его стрый. – А если не отдадут, что же нам – утереться? Давай, княже, войско собирать потихоньку. Далеко ходить незачем, а вот Неручь займем, да и по Рессе можно пройти. Там везде дары-дани князьям приготовлены. Что же – вятичам их отдавать? Займем Чурославль, дадут нам невесту – назад отдадим. А то можно и себе оставить – что это за князева невеста без приданого? Как мыслишь?

– Дубровец верно говорит! – соглашались прочие мужчины. Замысел прибрать к рукам волок выглядел очень соблазнительно, тем более что непорядки в смоленских землях давали такую возможность.

По волостям на Десне и Болве, что поближе к месту событий, разослали гонцов с приказом выбрать людей в ополчение. Сейчас, когда полевые работы закончились, а урожай собран, сделать это было легче: у мужчин имелось и свободное время, и припасы в дорогу, да и желание «поохотиться» в чужих местах. Посланцы заезжали и в голядские веси, и там их тоже выслушивали с большим вниманием. Голядь, год за годом бедневшая, особенно радовалась походу, надеясь на добычу. Нужно было все: и съестные припасы, и земли, которые можно будет занять под пашни. Славяне и голядь собирались в войско довольно охотно, да и разговоры о том, что князь идет за какой-то особенной невестой, которая должна наконец родить ему сына, подогревали всеобщее воодушевление. Каждый с детства привык слушать по зиме басни о том, как ходят за облака добывать в невесты Солнцеву Дочь, а тут в чем-то похожем предлагали поучаствовать.

Витимеровичи ходили веселые, а Зимодар, младший Велесов волхв, по вечерам брал свои гусли с позолоченными бронзовыми струнами и пел сказ о том, как задумал жениться сам древний князь Витимер:

У нас все ныне в роде поженены,

Я один, молодец, холост хожу,

Холост хожу да неженат слыву!

Вы не знаете ли мне, где обрученицы,

Обрученицы мне красной девицы:

А которая бы девица красотой красна,

Красотой бы красна и ростом высока,

А лицо-то у нее как и белый снег,

У нее щеки будто алый цвет,

Очи ясны у нее, как у сокола,

Брови черны у нее, как два соболя,

А ресницы у нее, как два чистых бобра,

Походочка бы у нее павиная,

Тиха-смирна бы речь лебединая…

А Лютава и знать не знала, что в сотнях, если не тысячах умов уже заняла место Солнцевой Дочери. Погостив в Медвежьем Бору, Лютомер с сестрой и бойниками вернулись в Чурославль и жили пока здесь, ожидая вестей из Ратиславля. Прошла Макошина неделя, начались посиделки. Как похолодало, угренские бойники перебрались жить в братчину и в беседу и охотно принимали участие в развлечениях молодежи. Теребила и Бережан уже намекали, что готовы расстаться с братством и взять в жены чурославльских девушек, если здешние роды их примут, – Благота обещал посоветоваться со старейшинами и замолвить словечко, так что было похоже, что чурославльская волость станет для кое-кого из угрян новой родиной. Вечера Лютава теперь проводила в беседе, сидя за прялкой среди женщин и девушек Благотиного рода. То пряли, то пели, то рассказывали, а попозже появлялись парни, и начинались всякие игры, пляски в тесноте беседы. Но на тесноту никто не жаловался – например, Далянка и Мыслята, который зачастил на посиделки в Чурославль, благо одолеть семь верст дороги для нестарого мужика не составляло трудности.

Однажды ночью Лютаве приснилась Марена – высокая ростом, прекрасная лицом дева в белой одежде, с распущенными черными волосами, с сияющей звездной ночью в глазах. Богиня шла к земному миру, и душа Лютавы летела ей навстречу белой лебедью.

За эту ночь выпал снег – уже в третий раз в этом году. Похолодало, земля подмерзла, и снег уже не таял – тонкое белое покрывало укутало землю, выбелило сжатые поля, пожухлые луговины, крыши землянок. Марена пришла в Явный мир, и Лютава объявила Благоте, что пора встречать богиню зимы.

Уже шесть лет Лютава возглавляла праздники Марениных дней, когда в ее лице Явный мир чествует Деву Марену, юную ипостась богини, приносящую людям зиму. Встречать ее собрались все чурославичи и жители многих ближайших весей. Сперва послышался вой, и из леса выскочила целая стая «отреченных волков», – в серых шкурах, с волчьими личинами, закрывающими лица, они выглядели настоящими воплощениями зимних духов, спутников Девы Марены. В толпе заплакали дети, и многие из взрослых попятились. А потом с западной стороны показалась и она сама – высокая дева с белой, без вышивки, одежде, с длинными, до земли, рукавами, похожими на лебединые крылья, с распущенными волосами. Даже хорошо с ней знакомые люди сейчас не видели в Марене Лютаву – с начерненными углем бровями, с угольными кругами вокруг глаз, с бледным отрешенным лицом, с серебряным серпом в руках она была не похожа на себя и не была собой – она несла в себе дух Марены. Ступая словно по облакам, она видела землю где-то далеко-далеко внизу – и только белые лебеди летели перед ней да бежали по первому снегу серые волки, ее товарищи и слуги.

Волхв Огневед первым вышел ей навстречу, – в медвежьей шкуре с личиной, с посохом, оберегами и бубенчиками, он был настоящим Вещим Дедом, стражем границы между Явью и Навью.