Леди и война. Цветы из пепла - Карина Демина

Жаль, что нельзя отложить наступление утра.

И Тисса порывается провожать его, как есть, босиком и в кружевном халате, наброшенном поверх сорочки. Она упряма и не желает слушать, что провожать некуда, что Урфин даже за пределы замка не выйдет. И за руку хватается, действительно, ребенок, который опасается быть брошенным.

- Ты у меня умница, - ее не хочется выпускать из рук. - Никому не позволяй себя обижать. Ты здесь хозяйка. Помни.

- Ты обещал вернуться.

- А ты пообещай, что будешь себя беречь...

И все равно провожает. До глухой стены, в которой появляется дверь. И Урфин, повинуясь порыву, прижимает к глянцевой поверхности сканера ладонь Тиссы.

- Теперь ты сможешь войти. Только, пожалуйста, не раньше, чем через двенадцать часов. Хорошо?

Разум твердит, что для Ласточкиного гнезда в принципе опасности нет. Его контуры замкнуты и отделены от системы. Хаоту нужен лишь канал связи.

Все обойдется. И Урфин выживет. Его ведь ждут. И слово дал. Нехорошо жену обманывать.

В управляющей башне привычная тишина и свежий лишенный вкуса воздух.

- Система готова?

Странно обращаться к стене. В этой комнате нет ничего, кроме гладких стен, которые время от времени притворяются чем-то еще. Объемная устойчивая иллюзия.

- Система предупреждает, что исполнение данного сценария потребует использования всех доступных ресурсов системы и приведет к выпадению из функционального доступа ряда подсистем: транспортной...

Пластина прилипает к стене и нагревается. Она меняет цвет и очертания.

Можно уходить, но Урфин, присев в углу, закрывает глаза. Метка за ухом - хороший повод уединится. Во всяком случае, так он не принесет вреда никому, кроме себя самого. А там - станет ясно.

Он все сделал правильно. Мир нельзя отдавать Хаоту...

...и ничего не происходит. Долго. Невыносимо долго. Урфин отсчитывает про себя минуты, каждая из которых - почти последняя. Он не знает, как умирает то, что никогда по-настоящему не жило. Наверняка, мучительно, пусть бы и боли оно не способно испытывать.

И те, кто стоит у ворот мира, слышат эхо агонии.

Видят, как распадаются щиты... почему-то Урфин вспоминает ашшарский рынок, и девушку, что сбрасывала покрывало за покрывалом, подчиняясь тягучей мелодии дудки. Она оставалась обнаженной, украшенной лишь изумительной красоты рисунками, которые наносились на кожу перед каждым представлением. Всякий раз иные...

...и наверняка в глазах Хаота мир столь же беззащитен и желанен, как та девушка. Ее ведь многие стремятся заполучить, даже те, которые знают о ядовитых змеях под ее ногами. Что змеи, когда достаточно руку протянуть... и тянут.

Ночь накрыла влажным душным одеялом. Нет, не ночь - слепота, и душно, потому что кровь закипает, избавляясь от дара... а значит, получилось.

Мир будет жить. Урфин - как повезет... впрочем, он ведь обещал...

Из двух зол чаще выбирают то, которое привычнее.

...резюме доклада статистической палаты.

Когда конь пошел тряской рысью, Меррон все-таки вырвало. Но как ни странно, стало легче. Настолько, насколько это вообще возможно. Нет, голова еще гудела, перед глазами плясали красные пятна, из носа текло, а лука седла при каждом шаге лошади впивалась в бок. И руки, за спину вывернутые, успели онеметь. Впрочем, несмотря на онемение, Меррон чувствовала веревки.

Но вот лошадь остановилась, и Меррон сбросили на землю. К счастью, земля была довольно мягкой, с толстой шубой прошлогодней листвы и влажноватой моховой подушкой. Меррон испытала огромное желание в листву закопаться, но порыв остановила - вытащат.

- Вставай, красавец... ну или красавица, но все равно вставай, - раздался такой до омерзения знакомый голос. Просьбу подкрепили пинком, и Меррон подумала, что как-то слишком уж часто ее пинают. И за что, спрашивается?

Но подняться она поднялась.

Ноги не держат, а падать мордой в грязь жуть до чего неохота.

Рассвело почти... сквозь переплетение ветвей небо видно, синее, чистое. Солнце зябко кутается в шаль из облаков, которые наверняка к полудню рассеются. Будет жарко и душно. Разве что лес защитит... обыкновенный такой лес. Дубы и сосны с красноватой корой, в трещинах которой проблескивают смоляные слезы. Длинные хлысты лещины кренятся под собственной тяжестью. Раскинулись метелки волчеягодника... и ручеек имеется, пробивается сквозь жирную землю, скользит по черным, гнилым листьям.

- Любуешься? - поинтересовался Терлак, расседлывая лошадку.

А крепко ей досталось, в мыле вся, дышит-задыхается, если ляжет, то и не встанет. Ей бы остыть дать да растереть хорошенько. Терлак же, бестолочь, трензеля отстегнул, повод на ветку бросил и все...

- Знаешь, а я всегда думал, что в жизни есть справедливость...

...есть, только какая-то она несправедливая.

- ...и все, что не делается, оно к лучшему, - Терлак пристроил седло меж корнями, а потник аккуратно разослал на земле. Сам сел, скрестивши ноги, молот свой рядышком положил, и смотрит, рассматривает даже.

Было бы чего рассматривать... грязная. В крови какой-то, в полугнилых листьях. И наряд еще этот дурацкий...

- А я вот все гадал, откуда в тебе эта бабскость... не подумай, что в упрек, я - человек широких взглядов...

...в центре поляны - черное кострище. Две рогатины вбиты в землю, и на длинной подкопченной палке котелок висит, старый, заросший грязью. Недалеко - хвороста вязанки, дрова, тюки какие-то...

По самому краю земля разрыта, трава истоптана.

Стоянка, значит.

- Гадаешь, как я на тебя вышел? - Терлак хлопнул по бедрам, звук получился звонкий, хлесткий. - А никак! Нужен ты мне был... или нужна?

- В-ф... - били по темечку, а ноет челюсть, все у нее, как не у людей. - В разбойников играешь?

- Ага, - радостно подтвердил Терлак. - Скучно там стало! Вот не поверишь, как ты ушла, так сразу и заскучал! Места себе найти не мог, думал, чем же это я старого друга обидел? Я ведь к нему со всей душой, а он взял и сбежал.

- Ис-звини.

- Вот скажи, - Терлак подпер подбородок кулаком. - Разве отказал я тебе хоть раз? Чем мог, помогал... закон порой нарушая...

И послал тех четверых, которые препроводили бы Меррон в тихий подвал с толстыми стенами. А оттуда - или за город, или в больничку, чтобы к следующему "разговору" в сознание привели.

- Все ждал, когда ж ты до беседы снизойдешь, нос воротить перестанешь. Болит?

Нос болел. И губы тоже. Челюсть. Шея. Живот. И руки...

- Удача - птица переменчивая... сегодня тебе, а завтра мне.