Солнечная станция - Андреас Эшбах

Так, шаг за шагом, мне удалось уйти в тень передатчика. Теперь Халиду было труднее меня различить, но и мне сложнее было угадать, с какой стороны он решит напасть. Внезапно я увидел совсем близко абрис его скафандра, подсвеченный солнцем, и свое крохотное отражение в иллюминаторе его шлема.

Я ухватился левой рукой за балку, подтянул ноги и что было сил ударил Халида каблуками в грудь. Он пошатнулся, но снова обрел равновесие и поднял клинок над головой — целя мне в сердце. Это была ошибка, ударь он чуть пониже — в бедро или в колено,— и со мной было бы покончено. Но несмотря на весь свой ум, Халид не успел сообразить, что бой в космосе имеет свои законы, отличные от земных. Он хотел покончить со мной одним ударом, забыв о том, что в безвоздушном пространстве нельзя ранить, здесь можно только убить.

Я успел перехватить его руку с ножом. Теперь мы стояли друг напротив друга, сцепившись в последней схватке. В космосе, как и на Земле, справедлив третий закон Ньютона — «сила действия равна силе противодействия»,— только поэтому мы еще не улетели с платформы. И все-таки шансов у меня не было. Моя правая рука не желала слушаться, а левая дрожала от напряжения и слабела с каждой секундой. Халид навалился на меня, как разъяренный бык на тореадора, и лезвие ножа неуклонно приближалось к моей груди. Еще полсантиметра, еще и еще... Я проигрывал.

Я больше не думал о Мекке, не думал о Нейле. Я вообще ни о чем не думал. Была только тьма вокруг, было мое отражение в иллюминаторе чужого скафандра, было сверкающее в звездном свете лезвие ножа. Возможно, это последнее, что я вижу в своей жизни.

А последним, что я услышу в своей жизни, будет голос Халида.

— Джихад! — хрипло крикнул он и вонзил острие ножа в мое правое плечо.

Боль была неописуемой. По сравнению с ней револьверный выстрел был комариным укусом.

Сейчас меня словно пронзил электрический заряд в миллион вольт.

Теряя сознание от боли, я упал на колени. Халид внезапно оступился и его собственная сила выбросила его с платформы, как камень из пращи. Он перелетел через мою голову и свалился в пустоту, в великое Ничто.

В последний момент пальцы моей левой руки судорожно сомкнулись вокруг детали арматуры, и это меня спасло — я не упал.

Я слышал, как воздух со свистом выходит сквозь прорезь в скафандре. Тут же завыл сигнал тревоги, громовым эхом отдаваясь в ушах: донн, донн, донн! Перед глазами крутились алые спирали, и все же я успел разглядеть фигуру в белом скафандре, падающую прямо на солнечные панели. Я все же сделал это! Я вышвырнул его со станции, из своей жизни, из жизни Нейла. Эта мысль, да еще несмолкающий сигнал тревоги помогли мне не потерять сознание. Внезапно я понял, что свист, который я слышу, — это не свист покидающего скафандр воздуха. Это система жизнеобеспечения скафандра спешно накачивала кислород из резервных баллонов. На какое-то время это могло спасти меня от удушья и от падения давления. Но ненадолго. На табло перед моими глазами загорелась первая из пяти сигнальных красных ламп, указывающих на истощение запаса кислорода.

Если я хотел жить, нужно было действовать быстро. А жить я хотел. Я стиснул зубы и попытался восстановить контроль над правой рукой. В первое мгновение мне показалось, что это не слишком хорошая идея — я тут же вновь превратился в вопящий, ничего не соображающий комок боли. И все же я хотел жить, поэтому медленно, миллиметр за миллиметром разогнул руку в локте и заставил ее ухватиться за арматуру. Теперь я мог освободить левую руку и дотянуться до пластыря, с помощью которого закрепил на бедре револьвер, прежде чем лезть на башню.

Боль не оставляла меня ни на мгновение, и привыкнуть к ней было невозможно — она как волна раскаленной лавы накрывала мое тело, на секунду отступала и вновь набрасывалась на меня. И все же мне удалось сорвать первую полоску пластыря и заклеить порез на плече. Затем еще одна полоска. Я кричал, хотя знал, что некому услышать мой голос.

Загорелась вторая лампа. Перед моими глазами вновь плыл алый туман, и снова это была моя кровь. Любое прикосновение к правому плечу усиливало боль, но мои пальцы спокойно и методично заделывали отверстие. Казалось, внутри меня внезапно проснулось какое-то совершенно иное существо, до предела рациональное и циничное, которому не было дела до моих жалоб и до моей боли. Оно просто выполняло свою работу, не отвлекаясь на пустяки.

Загорелась третья лампа. Самое время писать завещание. Кислорода осталось на несколько минут, до шлюза нужно проползти еще сто пятьдесят метров, а я не мог двинуться с места. Но равнодушное ко всему существо заставило мои руки и ноги придти в движение. Это было невозможно. Мое тело и мой разум кричали мне, что это невозможно, немыслимо, это противоречит всем представлениям о человеческой физиологии. Болевой шок такой силы просто невозможно переносить, находясь в сознании.

И все-таки я оставался в сознании. И полз к шлюзу.

Самым сложным оказалось разжать пальцы правой руки, оторвать их от балки, которую они с таким трудом обхватили. Я думал, что умру от боли прямо тут же, на месте. Но дальше можно было уже пользоваться только левой рукой и дело пошло лучше.

Внезапно сквозь гудение сигнала тревоги в наушниках я снова услышал голос Халида и завертел головой, пытаясь определить направление звука. Этому мерзавцу удалось уцепиться за фермы, на которых крепились солнечные панели, и теперь он висел там, словно паук посреди паутины, и грозил мне кулаком.

— Я еще не закончил с тобой, Карр! — кричал он.— Я еще приду за тобой!

Я не удивился и не рассердился. Халид в своем репертуаре — эка невидаль!

Я продолжал ползти к шлюзу. Мекка уже скрылась за горизонтом. Я отметил это с удовлетворением, но большого прилива чувств также не испытал — казалось, все мои эмоции улетучились из скафандра вместе с воздухом.

Зажглась четвертая лампа, а я успел только перебраться через преобразователь энергии и заползти внутрь башни. Большого смысла в моем движении не было, но я продолжал двигаться.

Последняя, пятая лампа. Сигнал тревоги уже не гудел — он верещал противным дискантом. Башня стала шире, я поднялся с коленей и выпрямился во весь рост. Почему-то мне казалось, что так будет правильнее.

А воздуха уже не хватало — мое дыхание стало частым и поверхностным, виски и горло ломило, на лице выступил холодный пот. Может, стоит сказать несколько слов на прощание?

Несколько слов прощания с голубой планетой подо мной, со звездным небом надо мной, с дурацкой, полной ошибок жизнью, что осталась за спиной? Но ничего толкового не приходило в голову.

— Леонард! — послышался голос в наушниках.— Леонард! Я иду к тебе!

Взглянув вниз, я увидел Халида, который пытался взобраться по солнечной панели. Вот неугомонный!

Внезапно тончайшие кремниевые листки солнечных панелей сломались под ним, и Халид с отчаянным криком полетел вниз, к Земле. В дыру, которую его тело пробило в панелях, тут же хлынул солнечный свет.