Последняя охота - Михаил Серегин

– Ну, ты-то от двадцати недалеко ушла, хотя за последнее время тебя, кажется, сильно накрутили в плане возраста. Ладно, Наташа, говорить нам в принципе не о чем. Если ты так переменилась за неделю, то после этого путешествия в Мексику ты и вовсе станешь такой, как планировал этот Горин.

Наташа, не сводя с него настороженного взгляда, медленно покачала головой:

– Нет. Ты все не так говоришь. Совсем не так. Ты думаешь, что мы с ним играем в кроткую семейную идиллию? К сожалению, это не так, Володя. – Она оглянулась на застывших в четырех метрах за ее спиной двух охранников и, понизив голос, выговорила: – Помнишь, Свиридов, ты говорил со мной про волчьи ягоды? Так вот, кажется, ты накормил ими и меня. Я каждую ночь просыпаюсь с тем, что хочу убить его…

– Тише, – наконец проклюнулся голос у Михал Иваныча. – Эти его бульдоги за твоей спиной.

– Я знаю. Они всегда за спиной. Я попала, Свиридов. Я попала в золотую клетку, и меня в ней сгноят.

Влад посмотрел на ее бледное непроницаемое лицо вполоборота к нему, только на мгновение исказившееся, и выговорил почти шепотом, от которого у него самого начала страшно кружиться голова:

– Наташка, ты только скажи. У меня с собой ствол. Маленький, в пол-ладони, я его спрятал так, как нас учили в «Капелле», и этим недоумкам оказалось не под силу его найти. Если ты скажешь, я положу этих двоих в секунду, а потом, когда у меня окажутся их «узи», я сниму всех остальных. Иваныч прикроет тебя с Димой. Прошу, верь мне… То, что я говорю, это не бред. Такое возможно не только в дешевых американских боевиках. Тут их не больше десяти человек, считая Горина и этих двоих… Я справлюсь, я должен справиться, потому что на кону слишком много…

Он перегнулся и, схватив Наташу за кончики тонких пальцев, легко потянул к себе.

– Ну!

Она подняла на него глаза, и Свиридов увидел в этих глазах непередаваемое выражение, состарившее ее лет на десять.

– Говори что-нибудь, и так и будет! – пробормотал он.

Наталья покачала головой, и Влад понял, что сказанное им было просто вспышкой отчаяния. Просто-напросто один из немногих в его жизни порывов, что заставляли кровь клокотать в жилах, а сердце гулко и сдавленно биться, как накрытая ладонью птица.

Как тогда, в их самую первую ночь.

– Нет, Влад, – выговорила она, – ты бредишь. Даже если тебе удастся то, о чем ты говоришь, я все равно не хочу. Не надо. Ведь этот ад увидит Дима. Хоть ему и нет года, все равно… Я знаю, он запомнит, а такое – не забывается. Хватит крови.

– Правильно… умница, доченька, – тяжело брякнул неповоротливым языком Михал Иваныч и опрокинул локтем пиво. Желтая пенящаяся жидкость потекла по столику, прямо под обтянутый рукавом дорогущего платья локоть Наташи, но она не убрала руки.

Свиридов облизнул губы и произнес несколько хрипло, но спокойно:

– Ладно. Ты решила. Пусть так. Я уважаю твое решение. Тогда отдай мне сына… Нет, не смотри на меня так, ты просто не поняла. Просто – дай мне его на руки. Минут на пять. Не все ж его будут передавать тебе грязные лапы этого ублюдка Горина, которые не отмыть ни одним самым дорогущим средством.

– Я тоже хочу взглянуть на него, – сказал Буркин. – В конце концов, он мой внук, и я его вряд ли еще увижу.

– Да, – сухо сказала она. – Конечно. Возьми.

При этом ее движении двое бодигардов решительно шагнули к ним, но Влад, приняв на руки Диму, вскинул на них вспыхнувшее лицо и выговорил:

– Ну, вы! Спокойно. Я просто взял на руки своего сына. На пять минут. Так что нечего тыкать мне пушкой в нос, дорогие телохранители.

– Наталья! – вдруг послышался снаружи голос Горина, и в дверях появилась массивная фигура Багра. – А, вся честная компания в сборе, – скептически проговорил он, окинув насмешливым, не без издевки взглядом Буркина и Свиридова. – Ясно. Вы, ребята, за ними присмотрите, – приказным тоном бросил он двоим охранникам за спиной Натальи. – А ты иди со мной. На два слова. Вернешься за ребенком через пять минут и – попрощаться со своими… бывшими.

Свиридов уловил в этом условно-любезном, ровно презрительном тоне интонации, которые не могли не задеть его. Но он ничего не сказал, просто склонил сумрачное лицо к только что проснувшемуся на его руках сыну.

Наталья повернулась к Горину, встала и покорно пошла к нему.

Владу почему-то вспомнилась ночная дорога возле горинской дачи и летящий по ней серебристый «Кадиллак», притормозивший у свиридовского «Фольксвагена» на обочине, а потом… Потом из окна высунулась плешивая голова Кирилла Яковлевича Нагоги, покойного братца покойного же Краснова-Нагоги, и сообщила что-то оскорбительное и грязное. Вот и сейчас в дверях захудалого придорожного кафе нарисовался Горин и тоже сказал…

Влад тогда, помнится, рассвирепел, рявкнул вслед уносящемуся «Кадиллаку» Нагоги что-то злобное и бессильное и несколько раз выстрелил из пистолета. И как будто подействовало: «Кадиллак» взорвался и унес с собой в ад и Нагогу, и его охранника с водителем. Это сработала взрывчатка, всунутая в машину родным братом покойного.

– Какой важный гусь… – процедил сквозь зубы Михал Иваныч, бросая вслед Горину, садящемуся в «Мерседес», и следующей за ним Наташе уничтожающий взгляд. – Ничего, отольются кошке мышкины слезы.

Неизвестно, что имел в виду Михаил Иванович под мышкиными слезами. Быть может, он пояснил бы свою мысль Свиридову, склонившемуся над Димой, или просто самому себе. Глядя, как захлопнули за его дочерью дверь роскошной иномарки, он начал было:

– Ну, это, конешна-а…

И тут, перекрывая слова Михал Иваныча, ломая его фразу и громоздкую, неловкую тишину в застывшем воздухе, – грохнуло!

* * *

Свиридов вздрогнул всем телом и едва не выпустил из рук сына. Тот открыл рот и зашелся сначала в беззвучном, а потом в напористом и яростном писклявом крике.

Но ни Влад, ни Буркин почти не слышали этого крика.

Потому что кто-то неизмеримо могучий, казалось, подкинул кверху роскошный тонированный корпус горинского автомобиля. Сверкнуло несколько разрозненных вспышек, блеснул ослепительный клинок высокого пламени, рванул и тяжело прокатился грохот, и во все стороны повалили клубы черного, с едкой серой проседью дыма.

– А-а… ввввв!!! – заревел, как оборвавшая цепь овчарка, Михал Иваныч и вскочил в полный рост. – Сукии-ии, твари-и!!

Зашипела, с хрустом и грохотом осела витрина кафе, пойдя полосами и осыпаясь брызгами стеклянных осколков.

«Мерседес» горел, широко развалив в стороны лапы удушливого дыма, сквозь который мутно прорисовывалось зарево яркого огня. Время от времени из горящего кузова вылетали обугленные мелкие детали. Так, к ногам Свиридова отбросило донельзя изувеченный фрагмент стойки салона с останками вентиляторной решетки. Фрагмент еще дымился.

Стоящего у машины амбала, который закрывал за Наташей дверь, разорвало в клочья.