Костяной Дом - Стивен Рей Лоухед

Мысли проносятся передо мной стремительным роем.

Я встречаю день песней.

{Доктор Юнг цитирует «Папирус Ани» из Египетской Книги Мертвых.}

— Замечательно, — одобрил Кит. — Мне понравилось.

— Видите ли, речь идет не о смерти, а о воскресении в жизнь вечную. Для древних смерть была просто выходом из тьмы в славный свет нового и лучшего дня. Они были одержимы бессмертием. Их цивилизация выделяла огромные ресурсы на попытку понимания загробной жизни. А все дело в том, что они рассчитывали победить смерть.

Теперь на пол падали целые куски штукатурки, поднимая облака густой белой пыли. Хефри, с влажной повязкой, закрывавшей рот и нос, остался наблюдать за работами, а Юнг с Китом выбрались наружу, чтобы не дышать пылью.

Яркий утренний свет ударил Кита по глазам. Он стоял, часто моргая, и смотрел в небо, чистое голубое небо высоко над головой, и ему действительно казалось, что он выпал из тьмы в сияние солнечного дня. Выйдя из гробницы, он не мог не задать доктору вопрос:

— Почему древние так любили смерть?

— Кто вам сказал, что они ее любили? — удивился доктор Юнг, вытаскивая из заднего кармана брюк мягкую замшевую салфетку. Он снял очки и принялся протирать запылившиеся стекла.

— Ну, разве они не стремились сохранить тело умершего как можно дольше? Все эти мумии… И они столько сил тратили на возведение гробниц, храмов и всякого такого?

— Наоборот, дорогой друг. Они были влюблены в жизнь! — назидательно сказал доктор, водружая очки на нос. — Именно жизнь во всем ее великолепии. Смерть для них была наказанием. И хотя смерть — неотъемлемый атрибут жизни, они ее не принимали. Смерть рассматривалась как трагическая катастрофа — по крайней мере, несчастный случай на счастливой дороге жизни, и со временем они надеялись научиться избегать ее вообще. Они искали бессмертия именно потому, что хотели, чтобы жизнь продолжалась вечно без конца.

— Ну, наверное, и мы бы хотели…

— А мы не только хотим, мы делаем! — воскликнул доктор. — Ведь мы для этого и созданы. Не знаю, как обстоят дела в вашем времени — возможно, для вас свойственны более просвещенные взгляды, — но в наш механистический век такие мысли все чаще считаются отсталыми и ненаучными. — Он грустно покачал головой. — Слишком многие из моих собратьев-ученых начинают считать религию устаревшей чепухой — детскими сказками времен младенчества человечества, догмами, которые пора бы уже перерасти и отбросить, как несоответствующие научному прогрессу.

— Да, мне это знакомо, — кивнул Кит.

— Но, послушайте, — продолжал доктор, снова сверкнув очками, — чтобы там не думали другие, бессмертие — не сказка, придуманная ради утешения. Скорее, это восприятие, разделяемое почти всеми разумными существами, и заключается оно в том, что наша сознательная жизнь не ограничена этим временем и пространством. Мы не просто комки живой материи. Мы живые духи — мы все чувствуем это от рождения. И в глубине души мы знаем, что итога можно достичь только в союзе с высшей духовной реальностью — реальностью, которая появляется даже в этой земной жизни, чтобы вывести нас за узкие рамки времени.

Кит задумался. Для него мысли доктора оказались совершенно неожиданными, но в них был отзвук… словно весть из дальней страны, некий отголосок истины. Наконец он сказал:

— Так вы думаете, мы живем вечно?

— О, да. Я уверен. Как я уже сказал, все мы бессмертны.

— Да, вы говорили… — Кит повертел эту идею в сознании так и этак, думая о Козимо, сэре Генри, своих родителях и обо всех тех, кто ушел раньше. — А что, хорошая мысль…

— Вижу, я вас не убедил. — Доктор поджал губы и с сомнением посмотрел на Кита. — Похоже, в вашем времени эта концепция не популярна? — Однако, прежде чем Кит успел ответить, он горячо продолжал: — Но подумайте же, мистер Ливингстон. Сознание — это и есть мы, мы взаимодействуем с материальным миром как сознательные существа и никак иначе. Разве не так?

— Так, конечно.

— Следовательно, сознание очевидно существует. Это легко доказать. Разве вы не можете вызвать в памяти образы далеких мест, друзей и родственников, о которых вспоминаете с любовью, или вещей, которые делали вас счастливым в прошлом? Не можете представить добрые или жестокие дела? Разве вы не признаёте истинность чего-либо, когда слышите о нем, разве вы не определяете мгновенно, красивое или уродливое перед вами? — Он посмотрел на Кита, ища подтверждения, а затем заключил: — Все это и многое другое является проявлением сознания, и все это никак не связано ни материей, ни пространством, ни временем. А раз так, то для наших ограниченных человеческих сознаний вполне естественно стремиться к родству с Единым Великим Сознанием, сотворившим нас, — с духовным сознанием Творца. Слияние с этим божественным сознанием — самая естественная форма существования. — Доктор уперся пальцем в грудь Кита. — Посмотрите, ведь мы даже в нашей обычной жизни ощущаем близость с вечным, вечно живущим Творцом, а уж после смерти физического тела этой связи и вовсе ничто не будет мешать! — Доктор Юнг не ждал ответа. Он был ему не нужен. — Естественно, да, — торжествующе заявил он. — Именно потому, что мы можем установить родство с вечным Творцом, бессмертие — больше, чем сказка. Это вполне обоснованная надежда.

В этот момент они услышали голоса из отрытой лестницы, потом наружу появились голова и плечи Халида.

— Идите сюда, господа! — позвал он, махая рукой. — Мы вскрыли заложенную дверь.

Оказавшись внутри, Томас внимательно осмотрел проделанный проход и кивнул бригадиру:

— Отлично, Халид. Уберите щебень, а потом будем двигаться дальше.

Надзиратель-египтянин склонил голову, показывая, что понял, а затем повернулся, чтобы отдать команду своей команде. «Yboud!» {Держитесь подальше (арабский).}— приказал он, и рабочие отошли от проема и принялись сгребать щебень в корзины.

— Сейчас очень важно не торопиться, — объяснил доктор, когда они вернулись наверх. — Всем всегда любопытно, что там, за дверью, какие такие сокровища. В результате поспешность часто приводит к непоправимому ущербу — мне случалось терять таким образом многие артефакты, могильную утварь, а ведь этого легко избежать. Нужны только терпение и осторожность.

— У вас большой опыт, — заметил Кит.

— О да, — уныло согласился Юнг. — К моему несчастью, в нескольких случаях я опаздывал, не успевал остановить рабочих,