Свобода на продажу - Джон Кампфнер

Тарун Теджпал — один из тех, кто редко поднимал, если вообще поднимал, этот вопрос. Он оставил традиционную журналистику, чтобы запустить расследовательский сайт «Техелка» (Tehelka). В течение нескольких недель он втянулся в полемику и завоевал известность в пределах страны. Команда «Техелка» разработала операцию внедрения «Вест- Энд», в результате которой были получены видеозаписи, на которых несколько ключевых министров правительства и членов военного руководства получают крупные взятки за подписание военных контрактов. Многие комментаторы отреагировали на эту сенсацию так: что же здесь нового? Но те, кому было что скрывать, оказались менее безразличными: Теджпал едва уцелел при покушении в апреле 2001 года. Тем временем правительство начало кампанию по дискредитации его расследования. После обнародования записей министр обороны ушел в отставку, но позднее был восстановлен в должности. В 2004 году Теджпал также начал выпускать журнал, взяв на работу до 40 журналистов. Тремя годами позднее его команда сделала видеозаписи, на которых ряд политиков, бизнесменов и полицейских бахвалились тем, как они наблюдали за убийствами и изнасилованиями мусульман в Гуджарате в 2002 году (та же бойня, обстоятельства которой расследовал журнал Тисты Сеталвад).

Меры безопасности у Теджпала даже более жесткие, чем у Сеталвад. Его офис на юге Дели охраняется круглосуточно, при нем находятся вооруженные полицейские, работающие посменно днем и ночью. Его офис и дом защищены мешками с песком — от обстрела. Его деятельность часто на грани закрытия. «Это чудо, что мы еще работаем в разных направлениях», — говорит он. Через две недели после того, как он опубликовал статью о событиях в Гуджарате, два спонсора отказались от помощи журналу. Хотя, по словам Теджпала, его никогда не перестает приятно удивлять число богатых, которые хотят помочь:

Теджпал указывает на разрыв между конституционными основами индийской демократии и свободами, которые она обеспечивает. «Люди за рубежом введены в заблуждение гандистскими вывертами, — говорит он, используя неизбежную крикетную аналогию. — Миф о толерантности остается в силе. В действительности из‑за нашего отношения к кастам, гендерному вопросу, детям и классам мы, несомненно, одно из самых бесчеловечных свободных обществ в мире». Бедняки, указывает он, годами жили в страхе перед террористами, преступностью, межобщинным насилием и насилием со стороны государства: «Когда вы на границе жизни и смерти, вы меньше можете потерять при внезапной вспышке насилия и потому меньше беспокоитесь, когда она происходит».

«Столкновение с полицией» — так объясняют чью‑либо смерть от рук полицейских. Каждый раз в качестве официальной версии указывается, что убитые были боевиками или «разыскиваемыми лицами», которых застрелили прежде, чем они сами успели открыть огонь. Эти «столкновения» часто инсценируют, подбрасывая оружие на место преступления. Попытки привлечь полицейских к ответственности редко увенчиваются успехом. В штате Андхра–Прадеш суд первой инстанции постановил, что полицейские расправы должны квалифицироваться как убийство. Постановление было незамедлительно отменено Высшим судом штата. Прежние руководители полиции объясняли, что «расстрельные команды» необходимы для того, чтобы защитить общество от преступников, которых нельзя покарать судебным порядком из‑за их юридических или политических связей. Другими словами, полиция способствует демократическому процессу. Конфликт возникает только в случаях, когда убивают заведомо невиновного. Примерно за 30 лет эти «столкновения» со стрельбой на поражение сделались обычными в главных городах и, согласно опросам, чрезвычайно популярны у населения. Журналистов и телерепортеров регулярно приглашают на место происшествия либо рассылают им подробные пресс–релизы с описанием произошедщего и героизма полицейских. Эти случаи почти никогда не расследуются.

Вскоре после терактов в Мумбаи парламент подавляющим большинством проголосовал за ужесточение антитеррористического законодательства. Наиболее спорные изменения состояли в принятии судами признаний обвиняемых в качестве доказательств и праве удерживать подозреваемых без предъявления обвинения до шести месяцев. На протяжении многих лет правозащитные группы привлекали внимание к тысячам случаев смерти и дурного обращения с людьми, удерживаемыми под арестом, но преуспели всего несколько раз. Спецслужбы получили почти неограниченные полномочия по проведению операций против повстанцев по всей стране. Пограничный спор с Пакистаном из‑за Кашмира и давно продолжающееся восстание коммунистического движения наксалитов в Бихаре и других восточных штатах создали предлог для принятия широкого спектра законов о безопасности: закона «О специальных полномочиях Вооруженных сил», который разрешает стрельбу на поражение и обыски без ордеров; закона «О национальной безопасности», предусматривающего временное лишение права на юридическое представительство и права на судебную защиту; закона «О предотвращении террористической и подрывной деятельности» (1987 г.), который привел к многочисленным незарегистрированным задержаниям, пыткам и арестам родственников в качестве заложников, если разыскиваемый полицией человек скрывается. Политики утверждают, что эти меры необходимы, чтобы защитить индийскую Демократию от тех, кто стремится ее разрушить. Их позиция ослабляется почти полным отсутствием прозрачности и подотчетности.

Юристы и правозащитники настаивают, что спецслужбы давно избрали своей мишенью бедных, незащищенных, а также меньшинства, используя законодательство в качестве прикрытия либо обходясь даже без этого. Они представляют убедительные доказательства «шафранных» предпочтений полиции, особенно в городах, контролируемых Бхаратия джаната парти или связанными с ней группами. Они имеют в виду дискриминацию со стороны индуистских националистов по отношению к меньшинствам. Проблема выходит далеко за рамки демографической. По оценкам групп по гражданским правам, до 8о% преступлений, о которых сообщалось представителями общественности, не расследовались. Предполагается, что полицейских или их начальников подкупали банды. И наоборот, аналогичная доля предъявленных полицией обвинений была шита белыми нитками или основывалась на доказательствах, полученных под давлением. Руководство всех партий проявило мало интереса к решению этой проблемы, несмотря на усилия неправительственных организаций и других, кто пытался убедить их. Минакши Гангули приводит пример из собственной практики, рассказывая мне об аудиенции у крупного правительственного чиновника:

Дж. К. Гэлбрейт однажды назвал Индию «функционирующей анархией». Террористическое нападение на Мумбаи показало, насколько удачным было это определение. Я задаюсь вопросом: учитывая неудовлетворенность компетентностью полиции, насколько люди были тогда подготовлены к тому, чтобы навести больший порядок? Некоторые обозреватели начали говорить невероятное. «Я начинаю различать… ропот и нытье среднего класса о неэффективности демократии и необходимости авторитарного правления», — заявил влиятельный политический обозреватель Вир Сангхви. Он ссылается на судьбоносный момент индийской истории: введение Индирой Ганди в июне 1975 года режима чрезвычайного положения. Около тысячи диссидентов были схвачены и заключены в тюрьму. Деятельность двух дюжин политических групп была запрещена. Средствам массовой информации приказали не публиковать «несанкционированные, безответственные и деморализующие новостные материалы», в том числе карикатуры и рекламу. Ограничение по сути всех прав человека согласовывалось с конституцией, поскольку Ганди оправдывала его необходимостью раскрыть «глубоко укоренившийся преступный заговор», который мог бы «привести к экономическому хаосу и кризису», сделав Индию «податливой к деструктивным тенденциям и уязвимой для внешней угрозы». Она утверждала, что демократия «дала народу слишком много свободы». Для многих индийцев наиболее наглядным свидетельством той эпохи стала принудительная стерилизация миллионов людей, имевших двоих или более детей либо политически неблагонадежных. Программа ограничения рождаемости, которая раньше основывалась на сотрудничестве, превратилась в инструмент репрессий. В ряде деревень и городов протесты были жестоко подавлены.