Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге - Дмитрий Шерих

Разрешения Ленина, судя по всему, не было: имел место очередной революционный самосуд. Назначенное властями разбирательство некоторое время освещалось в прессе; газета «Дело народа» писала: «Следственная комиссия при революционном трибунале, ведущая расследование о расстреле шести студентов, 24 марта в полном составе выезжала к амбарам Александро-Невской лавры, где были расстреляны студенты. Комиссией были сделаны фотографические снимки места казни и прилегающих участков». Она же опубликовала объявление следственной комиссии при Петроградском совете с просьбой «всех лиц, бывших случайно у амбаров Александро-Невской лавры вечером 2-го марта и могущих дать какие-либо сведения о расстреле шести студентов, явиться в помещение комиссии».

Впрочем, результатов следствие не дало. По той же причине, видимо, что и широко анонсированное расследование убийства Аптера.

Уже много позже Александр Солженицын поместил фотографию своего тезки Александра Шробиндера в знаменитой книге «Архипелаг ГУЛАГ» в скорбном синодике людей, уничтоженных советской властью. И все-таки это была не казнь — самосуд в самом неприглядном его виде.

Тем временем февральские дни обозначили новое направление в работе советской власти, и это был шаг к переходу от единичных казней к массовым: началась валовая постановка на учет буржуазии и прочих социально чуждых элементов. По сути, создавались первые списки заложников, и этому процессу уделялось большое внимание. Об этом неоднократно напоминала «Правда» (например, в номере от 27 февраля): «Всем домовым комитетам вменяется в обязанность представить в свои районные советы рабочих и солдатских депутатов военнопленных, гражданских пленных и заложников мужчин, проживающих в их домах». Отдельное внимание уделялось регистрации бывших офицеров царской армии, в том числе и под предлогом того, что «для успешного отражения врага нужно немедленно сформировать рабочих и дать им минимум тех знаний, которые им нужны для успешной обороны», и кому, мол, этим заняться, как не кадровым военнослужащим? В городе тогда оставалось свыше 17 тысяч бывших офицеров царской армии, каждый из них сам решал для себя, с кем он, а власть не желала оставить этот процесс и этих людей без присмотра.

Постепенно обстановка накалялась — как в самом Петрограде, так и вокруг него, где вокруг республики сформировалось кольцо внешних врагов. Переезд столицы в Москву тоже был неслучаен: Петроград фактически оказался на передовой. После отъезда правительства расстрельные полномочия перешли к Комитету по охране Петрограда, и он ими пользовался. Об одном из его вердиктов извещалось в официальном сообщении за подписью главы комитета Петра Эдуардовича Роцкана (расстрелян в 1937 г. как враг народа): «Пойманные на грабежах Андрей Николаевич Садиков, Андрей Бенис, он же Стефан Яковлевич Панговский, по кличке Большой, и Иосиф Игнатьевич Залевский, по кличке Черный Орлик, 23 марта 1918 года, по постановлению комитета охраны, расстреляны».

Впрочем, интенсивность петроградских казней до поры до времени оставалась сравнительно умеренной. Неслучайно после убийства популярного партийного пропагандиста В. Володарского 20 июня 1918 года Ленин писал Григорию Зиновьеву и всему петроградскому руководству: «Тов. Зиновьев! Только сегодня мы услыхали в ЦК, что в Питере рабочие хотели ответить на убийство Володарского массовым террором и что вы (не Вы лично, а питерские цекисты или пекисты) удержали.

Протестую решительно!

Мы компрометируем себя: грозим даже в резолюциях Совдепа массовым террором, а когда доходит до дела, тормозим революционную энергию масс, вполне правильную.

Это не-воз-мож-но!

Террористы будут считать нас тряпками. Время архивоенное. Надо поощрять энергию и массовидность террора против контрреволюционеров, и особенно в Питере, пример коего решает».

«Массовидность» террора, однако, требовала определенного повода, а он все никак не представлялся. Петроградский комиссар печати, агитации и пропаганды Николай Николаевич Кузьмин писал 4 июля в газете «Северная коммуна», предупреждая классового врага о возможных действиях власти: «Наши враги кричат, что мы изменили своему обещанию, что мы вводим смертную казнь.

Нет, мы были и остаемся против смертной казни.

Но когда идет война, война беспощадная, нападающей стороной в которой является буржуазия, мы будем защищаться, и защищаться решительно. .

Нам объявлена война, мы ее принимаем и ждем случая перейти в контратаку.

А пока будем набирать заложников».

Первые подступы к контратаке большевики сделали в середине августа: 18 числа этого месяца Совет комиссаров Союза коммун Северной области издал новый декрет о «немедленном расстреле» лиц, замешанных в контрреволюционной деятельности, предоставив право решать их судьбу петроградской ЧК. Это была не пустая декларация: уже три дня спустя в газетах появился список расстрелянных длиной в 21 фамилию. В числе казненных по постановлению губернской ЧК оказались офицеры Василеостровского полка и Михайловского артиллерийского училища, обвиненные в подготовке заговора, а также совершившие должностные преступления сотрудники самой губернской ЧК. «По делу о присвоении денег, отобранных у одного из крестьян при разоружении Ново-Саратовской колонии», расстреляны были и лица вполне революционные — помощник комиссара Обуховского завода Иосиф Михайловский, матросы Никита Леонтьев и Михаил Пуконен.

В числе казненных оказался и Владимир Борисович Перельцвейг, бывший курсант Михайловского училища и близкий друг поэта Леонида Каннегисера. Его вместе с четырьмя товарищами казнили «по делу об агитации среди курсантов Михайловского артиллерийского училища после выступления левых эсэров». Одна фамилия, но именно она сыграла особую роль в запуске машины красного террора. Полную скорость та набрала после того, как 30 августа в Москве Фанни Каплан совершила покушение на Ленина, а в Петрограде Леонидом Каннегисером — из мести за товарища — был застрелен первый глава губернской ЧК Моисей Урицкий.

Уже 1 сентября ВЧК заявила, что «преступная авантюра с.-р., белогвардейцев и всех других лжесоциалистов заставляет нас на преступные замыслы врагов рабочего класса отвечать массовым террором», на следующий день свое заявление принял ВЦИК: «На белый террор врагов рабоче-крестьянской власти рабочие и крестьяне ответят массовым красным террором против буржуазии и ее агентов». Следом за тем нарком внутренних дел Григорий Иванович Петровский разослал по регионам жесткий мобилизующий приказ: «Чрезвычайно ничтожное количество серьезных репрессий и массовых расстрелов белогвардейцев и буржуазии со стороны Советов показывает, что, несмотря на постоянные слова о массовом терроре против эсеров, белогвардейцев и буржуазии, этого террора на деле нет.

С таким положением должно быть решительно покончено. Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел».