Жить и сгореть в Калифорнии - Дон Уинслоу

Телянин с воем катается по полу и шарит вокруг, пытаясь найти глаз, пока кто-нибудь не наступил на него и не раздавил. Можно подумать, что сейчас к нему кинутся полчища хирургов и вставят этот несчастный глаз обратно.

Все происходит в дальнем углу камеры, но еще до прибытия надзирателей, поспешивших выяснить обстоятельства этой странной глазоктомии, большинство зэков уже знает из перешептываний, что сделал это новенький, Дэзик.

Однако двое зэков собственными глазами видели происшествие. Один, пузатый как бочка налетчик — москвич по имени Лев, другой же, Даня, долговязый и тощий бандит из Одессы, и оба они поражены таким поступком новичка, который либо храбрец из храбрецов, либо глуп как пробка, если связался со Стариком Теляниным, главарем всей местной кодлы.

Про Льва рассказывают, что он мастер управляться с циркулярной пилой, а каким именно образом, лучше не видеть. Ходят слухи, что ею он отлично «рубит фарш» — метод наказания, весьма ценимый «организацией» и в целом названный весьма точно — циркулярной пилой тебя распиливают на части. Это конек Льва. Он любит эту работу.

А чтобы понять, что такое Даня, надо обратиться к его одесскому прошлому, к тому времени, когда его родной брат выдал ментам кое-кого из их банды, за что местный авторитет — пахан — пожелал самолично расправиться с ним, а Даня возразил: «Зачем тебе руки марать, лучше я его порешу».

И застрелил родного брата.

И в тюрьме этот злодей Даня продолжает лютовать. Входят утром надзиратели в камеру, а кто-нибудь из зэков прижмурился — валяется с перерезанным горлом или выпущенными кишками, а Даня стоит себе рядом с миской в руках и ждет утренней баланды.

Спокоен и невозмутим.

Увидев, как Дэзик уделал Старика Телянина, Лев и Даня решают взять новичка на заметку.

Так или иначе, но один из надзирателей осведомляется, чьих рук это дело. Ответа он ожидает не больше, чем явления великой княжны Анастасии, спускающейся через тюремную крышу на канате. И он прав, черт возьми, потому что даже сам Старик Телянин молчит как убитый.

Поэтому надзиратель берет за грудки Даню, твердо зная, что всякое безобразие в камере происходит не без участия этой злобной твари. Он тащит Даню в коридор, чтобы хорошенько отделать дубинкой, но новый зэк — мелкий воришка из Ленинграда по фамилии Валешин, вдруг орет:

— Это я сделал!

— Что? — переспрашивает надзиратель.

— Это сделал я.

Большего идиотства надзиратель представить не может — это слишком даже для зэка, а ведь зэки в интеллектуальном плане народ не самый продвинутый, да и особой осмотрительностью не отличаются. Надзирателя так возмущает кретинское благородство этой белой вороны преступного мира, что, привязав Валешина ремнем к дверной притолоке, он бьет его куском резинового шланга до тех пор, пока этот кретин несчастный, эта тупая мразь, не теряет сознания. Даже после того, как тот вырубается, надзиратель еще парочку раз для ровного счета проезжается по его ребрам, после чего, отвязав, запихивает его обратно в камеру — какой смысл тащить его в тюремную больничку, если: а) докторов там все равно нет, б) дружки Старика Телянина, так или иначе, в живых этого Валешина не оставят.

Что правда, то правда. Дэзик лежит без сознания в камере, а трое дружков Телянина ждут лишь ночи, чтобы успеть добить Валешина, прежде чем он очухается и повторит свой приемчик с пальцем уже на ком-нибудь из них.

Да только куда ему! Даже если б Дэзик был в сознании, он не смог бы оторвать руки от помятых боков, а если б и смог, они б болтались, как макароны в кастрюле. В общем, недолго ему тут горе мыкать. Если не умрет от побоев — что очень вероятно, — его прикончат дружки Телянина. А если не они его завалят, то это сделает за них тюремная жизнь, потому что он будет слишком слаб для уготованного ему будущего — бороться за кусок хлеба, или за одеяло, которое уже у него отняли, или за собственное неприкрытое тело.

Он замерзнет, умрет с голоду, его замучают насильники, и это если он переживет первую ночь.

В себя Дэзик приходит закутанный в два одеяла и с головой, лежащей на коленях у Дани. Раненые ребра его стянуты бинтами, а Даня, ласковый, как сама Матерь Божья, нежно уговаривает его глотнуть чаю. Где раздобыты бинты, чай и горячая вода, Дэзик так никогда и не узнает. Единственное, что ему предстоит узнать, — это то, что Лев и Даня будут выхаживать его, пока у него не появится шанс выжить.

Что также сопряжено с необходимостью денно и нощно охранять его.

Потому что дружки Телянина делают три попытки его замочить, так сказать, предпринимают три атаки. Первую — когда Даня и Лев волокут его в свой угол и закутывают в одеяло Дани.

— Если вам так нужен этот жиденок, — остерегает их один из дружков Телянина, — то берите его, но только с приданым.

Имеется в виду с причитающимся Дэзику за нанесенное Телянину увечье.

— Не вопрос, — говорит Лев.

Он бьет парня головой, разбивая ему в кровь лицо, и валит на пол, придавив коленом. Первая атака на этом завершается.

Вторая происходит поздно ночью, когда Даня и Лев, судя по всему, спят. Но впечатление оказывается обманчивым, потому что главный атакующий мгновенно получает от Дани удар ножом в живот и глубокую рану, которая потом, нагноившись, окажется смертельной и недель эдак через шесть сведет дружка Телянина в могилу, потому что тот не сможет оплатить простой антибиотик, который в больничке дают только за деньги.

Третья атака начинается в глухой предрассветный час (сказать «перед восходом» было бы неправильно, так как солнце в этот темный застенок никогда не заглядывает), и на этот раз атакует уже вся телянинская кодла. Лев и Даня запихивают Дэзика поглубже в угол и загораживают его собой, используя стены для сужения линии обороны, которую им предстоит держать.

Первый кидается на них — с ножом, но он недостаточно проворен, и Даня успевает перехватить его руку и вывернуть ее в локте с хрустом, напоминающим треск замерзшей ветки в лесу. Лев берет на себя второго нападающего, устремившегося прямо на него, он впечатывает его ударом в стенку, а потом своей тяжелой лапой колотит его головой об эту стенку, в то время как другая рука колет осколком стекла третьего нападающего.

Даня кидается на пол и бьет четвертого ножом в пах, но еще секунда — и третий, кажется, порешит Льва, бандит уже тянется за заточкой, чтобы пырнуть Льва между ребер, однако каким-то невероятным образом маневр его видит Дэзик, который хватает его за руку, не отпускает и тем самым спасает положение или же спасает Льва, но, так или иначе, Дэзик пролезает между ног Льва и удерживает заточку, прижимая ее к лодыжке нападающего. Потом он вонзается зубами ему в руку и не разжимает челюстей, хотя чувствует нестерпимую боль в ребрах, а внутри у него все кровоточит.

В конце концов Лев оставляет в покое второго и, взмахнув ручищами, со всей дури бьет третьего по шее с такой силой, что Дэзик сразу чувствует — это конец.