Нерон. Царство антихриста - Макс Галло

Кровь текла ручьями по обнаженным телам этих несчастных, которых связали, чтобы по приказу Ватиния бросить диким животным или другим пожирателям плоти, более свирепым, чем тигры.

Выпирающий живот Нерона не скрывала даже широкая туника. Император смеялся, глядя на судороги жертв, чьи тела разрывали когти и клыки хищников.

Тигеллин наклонился и что-то прошептал Нерону. Тот встал, жестом приказал умертвить всех, кто еще подавал признаки жизни, и вышел.

Только через несколько дней я понял, почему Нерон отказался от своих планов переплыть Адриатическое море и вернулся в Рим: в столице было неспокойно, чернь волновалась.

Приближалось время сбора урожая. Нужно было, чтобы император отправился на форум, в храм Весты, куда имел право входить только он, верховный жрец богини. Чернь ждала его, ждала жертвоприношений Весте, чтобы она послала народу Рима хороший урожай. И если император хотел, чтобы на улицах города воцарился покой, он должен был исполнить этот обряд. Свидетели, видевшие, каким он вошел и каким вышел из храма, были поражены: это были два разных человека.

Это уже был не сияющий от радости Нерон, уверенный в себе и насмешливый, — из-за колонн вышел шатающийся и дрожащий от ужаса человек. Позже он рассказал приближенным, что в храме кто-то — возможно, сама Веста — схватил его за тогу, не давая уйти. Здание заполнилось серым плотным туманом, императора окружили призраки Агриппины, Британика и Октавии.

И вот он стоял, дрожащий, перед народом, который ждал его слов и удивлялся долгому молчанию, бледности, судорожно сведенным плечам и гримасе, исказившей лицо властителя. Наконец он заговорил. Он понимает беспокойство римлян. Он видит печаль на лицах подданных. Его долг — успокоить их, дать им уверенность и право оставаться рядом с ним в столице. Вскоре будет большая раздача зерна и вина, потому что Веста предсказала обильный урожай. Он считает своей обязанностью сделать свой народ счастливым и разделить с ним это счастье.

Чернь восторженно приветствовала императора, благодарила его, и Нерон быстро обрел свою обычную беззаботность.

Однако смерть не так переменчива, как простой люд. Ее подкупить невозможно.

В последующие дни распространился слух, будто Нерон в приступе гнева убил свою супругу за то, что та постоянно осыпала его упреками. Она была нездорова, беременна вторым ребенком, а император тем временем продолжал распутничать, но уже без нее. Он отдавался, как женщина, своим эфебам, вольноотпущенникам, Пифагору, которого хотел сделать своим супругом. Какой позор: император позволяет использовать свое тело придворным куртизанам, как последняя подзаборная шлюха первому встречному самцу!

Накинувшись на жену, Нерон жестоко избил ее ногами в живот, и она рухнула замертво.

Он тут же принялся ее оплакивать и клясться, что Поппея была единственной женщиной, достойной его любви. Ей следует устроить пышные похороны, а он вознесет покойной супруге такую хвалу, что боги устроят ей прекрасный прием.

Так и было сделано.

Окруженный сенаторами Нерон декламировал поэмы в честь усопшей. Чем дольше он их читал, тем более страстным становился его голос и зрители все громче приветствовали его, забыв, что погребальная церемония требует сдержанности. Каждый его стих встречал восторженный прием, стиравший с лица императора печаль, которую сменяло тщеславное удовольствие. Церемония закончилась так: Нерон объявил, что желает устроить во всех публичных местах Рима пиры, чтобы почтить память Поппеи, а также свидетельствовать, что он счастлив жить среди римлян, которых любит не меньше, чем свою покойную супругу.

Какой ловкий извращенец этот Нерон!

Сенека не мог не восхищаться своим учеником. Двойственность его натуры ослепляла учителя: тиран, умеющий польстить черни, запугать патрициев, следовать своим склонностям и заставить толпу аплодировать, когда он выставляет напоказ свою порочность.

— Он опасен не только потому, что у него в руках неограниченная власть и в глазах плебса он фигура неприкосновенная, верховный жрец, сын Аполлона, — рассуждал Сенека. — Он опасен и потому, что его любят, Серений, за то, каков он есть, каким осмеливается предстать перед другими. Ты слышал восторженные крики в Неаполисе? Через несколько месяцев и в Риме чернь окажет ему триумфальный прием, когда он выйдет на сцену или взгромоздится на колесницу, чтобы состязаться с другими.

Толпа приветствовала государя-благодетеля, когда он расхаживал по улицам Рима с одного пира на другой, наблюдая, как народу раздают вино и снедь. Он шагал медленно, под охраной преторианцев и конных германцев, окруженный августианцами и неронианцами.

Я шел за ним до Марсова поля. Там, на берегу озера Агриппы, Тигеллин устроил пир в честь Нерона. Никогда прежде не видел я такой роскоши и такого откровенного, публичного разврата. Берега озера и Марсово поле превратились в огромный кабак, где выставлялись напоказ всевозможные пороки.

Пировали на плоту, прицепленном к нескольким шлюпкам, которые были отделаны золотом и слоновой костью. Специально подобранные гребцы отличались особой, вызывающей красотой и были рассажены в соответствии с их возрастом и эротической специализацией. Говорили, что Тигеллин собирал их по всей империи — от восточных границ до Британии, от Испании до Дуная, Армении и Нарбоннской Галлии.

В расставленных на плоту клетках порхали птицы и дремали дикие звери, привезенные из разных провинций. В озеро были запущены морские животные, привезенные с океана. Пение происходило под аккомпанемент кифар. На одном берегу виднелись строения, освещенные ярко, как дома терпимости. По приказу Нерона там собрали благородных дам, которые восторженно приняли волю императора. На противоположном берегу прогуливались обнаженные проститутки. В мгновение ока тела гостей переплелись в диком приступе свального греха. С наступлением ночи их можно было различить лишь в свете факелов и канделябров, освещавших строения и рощи.

Шлюпки были вытянуты на берег, и нагие гребцы разбрелись по берегу. Некоторые из них, под присмотром преторианцев, собрались вокруг Нерона, но он внезапно направился к домам терпимости, где благородные дамы приветствовали его громкими криками. А женщины с другого берега зазывали императора к себе, суля ему такие наслаждения, каких он никогда не испытывал.

Все казалось Нерону возможным и легко исполнимым.

Я видел его несколькими днями позже: скромно, как юная девственница, потупив глаза и робко ступая под фатой шафранного цвета, какую носят невесты во время брачной церемонии, он шел рядом с вольноотпущенником Пифагором к жрецам, которые должны были освятить их союз. Нерон выступал в роли молодой женщины, принеся мужу приданое, брачное ложе и свадебные факелы.

Никто не удивлялся, что император выходит замуж за вольноотпущенника, устраивает публичную церемонию, отдавая себя Пифагору на глазах у всех, словно желая, чтобы каждый знал и видел, что сын Аполлона волен делать все, что хочет, и наслаждаться так, как хочет.

В этом состояла его привилегия императора. Ничто, даже фаллос вольноотпущенника, не могло опорочить его титул, подорвать его могущество.