Формула алхимика - Игорь Лебедев

С этими словами Мервус снял с безымянного пальца на правой руке круглую печатку — точь-в-точь такую же, какая была обнаружена при допросе у Капая. Подбросив украшение на ладони, он вышвырнул его в форточку.

— Наблюдать за вами было одно удовольствие, — хохотнул Мервус и даже потянулся. — С какой отчаянной страстью вы бросились спасать этого расшитого золотом индюка, возомнившего себя финансовым гением. Согласитесь, спектакль удался на славу!.. Вы все еще не догадались? Весь этот театр не ради шантажа нашего бездарного правительства, а ради вот этого.

Карл Донатович взял с подоконника папочку.

— Плевать мне на Витте с его реформами, а также на всеобщее благоденствие и интересы рабочего класса. Это удел таких фанатиков, как Аладьин. Это, кстати, он представил меня своему учителю. Под видом священной травы ашвагандхи и преподнес старому дураку пучок чертополоха, без которого невозможно сварить сок сомы. При помощи мадам Энтеви я сумел убедить старика в том, что ему удалось раскрыть великую алхимическую тайну, а некоторых коммерсантов — что реформы приведут к экономическим потрясениям. Участие господ революционеров, кровожадность которых сравнима разве что с их же любовью к идеям равенства и братства, оказалось весьма кстати — газеты усилили панику. Кстати, должен вам сказать, что пресса — удивительный инструмент! Подкупив десяток репортеров, вы можете вложить в голову обывателя любую чушь! Какие безграничные возможности для шантажа — не только отдельных людей, но и целых империй!

Илья Алексеевич попытался что-то сказать, но понял, что его язык обездвижен. Члены тела тоже перестали подчиняться желанию воли.

Мервус подошел к сыщику и присел перед ним на корточки.

— Ваш следственный эксперимент оказался весьма кстати. Пока вы возились с этим дурацким ядром, в которое Аладьин напихал всякого мусора, Калман Натанович Герберг с компаньонами окончательно созрел для сделки. Ну а как еще поступить, когда золото обещают продавать по цене навоза? Надо попытаться сохранить хотя бы часть капитала! Хоть крохи!.. Ну а дальше… Достаточно было купить за бесценок один рудничок, чтобы ко мне выстроилась очередь из желающих поскорее сбыть «бесполезные» активы. И вот — вуаля! — Мервус помахал перед лицом Ардова пачкой бумаг из папки. — Здесь два десятка золотых месторождений, которые дадут мне минимум пятнадцать тонн золота в год.

Мервус поднялся, отплыл к окну, вернул папку на подоконник, взял оттуда трость и вынул из нее рукоятку со стилетом.

— Прощенья просим, Карл Донатович, — раздался вкрадчивый голос.

Мервус резко развернулся. В дверях стоял Костя Данго и сверкал обворожительной улыбкой. Как обычно, он был безупречно одет и благоухал ароматом юдзу.

— Костя? Ты зачем здесь? — не смог скрыть удивления Мервус.

— Да вот, господин Ардов в кой-кой мне продул — пришел долг забрать.

Карл Донатович внимательно посмотрел на Костю, потом перевел взгляд на застывшего на полу сыщика. Данго явно играл в свою игру, но как следовало бы здесь действовать — Мервус пока не понимал.

— А ты лахман[72] объяви, Константин Артамонович, — посоветовал он.

— Зачем же? — простодушно ответил Костя. — Долг честный, имею право.

— Поздно, Яша. Его долг на меня перепишешь, — холодно произнес криминальный король, давая понять, что разговор не может иметь продолжения.

— Никак невозможно, Карл Донатович, — возразил Данго; в его голосе зазвучали нотки, которые дали понять собеседнику, что отступать он не намерен. — Долг не денежный, переписать нельзя.

Мервус застыл в напряжении, решая, как поступить. В любом другом случае атака на посмевшего перечить ему человека последовала бы мгновенно, но в случае с Данго надлежало проявлять осмотрительность: было известно, что он отлично владеет самурайскими приемами и одолеть его не так-то просто. Плюс к этому Данго был совершенно уникальным мастером своего дела и время от времени Мервус вынужден был к нему обращаться: тот же паспорт для Гали-Дудки на имя французской подданной мадам Энтеви сработал по его заказу именно Костя.

— Напрасно ты, Константин Артамонович, на чужой клифт[73] позарился, — сказал Карл Донатович и медленно вернул стилет в трость. — В этот раз я тебе уступлю, но если ты мне бороду пришил[74] — смотри, как бы тебе самому в киф темный[75] не угодить.

Захватив с подоконника папочку, Мервус выплыл из комнаты.

С самого утра возле третьего участка Спасской части толпились репортеры, желая получить сведения относительно обстоятельств смерти французской медиумистки. Африканов стоял стеной и не пускал борзописцев внутрь. К полудню на порог при полном параде вышел участковый пристав Троекрутов и сделал краткий доклад. Увлекшись, он даже сумел ввернуть в выступление обличительный пассаж про «разнузданную похоть стяжания, беспутства и безумия», чем вызвал особый восторг образованной публики.

— …И мы не позволим различным мошенникам проворачивать свои гнусные делишки в самом, так сказать, сердце нашего славного города, — завершил Евсей Макарович свою пламенную речь.

— А как мадам Энтеви получала сведения о посетителях своих сеансов? — выкрикнул кто-то из репортеров.

Троекрутов набрал воздух в легкие, но затруднился с ответом и потому обернулся к фон Штайндлеру, стоявшему за спиной.

— На мошенницу работала целая шайка преступников! — возвысив голос, пояснил старший помощник. — Они заранее, проявляя известного рода хитрость, собирали информацию о жертвах. Но сейчас все задержаны, и многие уже раскаиваются.

— Кто убил мадам Энтеви?

— Преступник схвачен, — не без удовольствия заявил Троекрутов. — Это ее бывший сообщник, некто Григорий Капай…

— …который сейчас дает признательные показания, — добавил фон Штайндлер.

— Кто из чинов полиции будет представлен к награде?

Троекрутов слегка растерялся, посмотрел на ряд медалей у старшего помощника, потом невольно поправил коллекцию наград у себя на груди и наконец-то нашелся с ответом:

— Полиция работает не для орденов, а для спокойствия в нашем городе.

Во дворце в это время продолжалось заседание Финансового комитета под председательством государя императора, расположившегося во главе овального стола под собственным ростовым портретом в горностаевой мантии.

— Финансово-экономическая политика, проводимая ведомством господина Витте, привела Россию к обрыву, за которым — полное государственное банкротство, то есть невозможность ни оправдать наших внешних платежей, ни поддержать возвещенного размена на золото, — заканчивал доклад член Государственного совета Верховский, про которого поговаривали, будто он сам метил в кресло министра финансов. — Результатом осуществления этой реформы будет утекание золота за границу, быстрое исчезновение его из банков, а затем из обращения, вследствие чего — прекращение размена билетов на золото и новое падение курса бумажных денег. Послушайте, Сергей Юльевич, — обернулся докладчик к министру, который к этому моменту был уже порядком разгорячен и с трудом сдерживался, — против вашей реформы выступает вся мыслящая Россия!