Когда струится бархат - Элизабет Чедвик (Англия)

— Все получилось неожиданно, — слабым голосом промолвил раненый, — мы ничего не могли сделать. Они убивали нас, как колют рыб в бочке. Лорда Майлса захватили живым — он и был им нужен. Все остальные не представляли интереса, разве как мишени для стрел.

Адам сдавленно выругался. Хельвен подняла на него взгляд наполненных слезами глаз.

— Что ж, ничего не остается, кроме как найти равноценный объект для обмена, — бесстрастно процедил он.

Торговец исподтишка потянулся к недопитому элю в кружке, поставленной Хельвен возле возчика, после чего с радостным лицом отошел в сторону, крепко держа кружку в руках. В комнату вразвалочку вошел отец Томас, тряся несколькими пухлыми подбородками. Шумно дыша, с трудом опустился на колено рядом с носилками и с усилием преодолевая одышку, стал готовить раненого человека к исповеди.

Хельвен, пошатываясь, встала на ноги. Из конюшни доносились звуки — голоса людей и ржание седлаемых коней. На этом звуковом фоне проходила беседа священника с исповедуемым. Несчастный возчик отвечал слабым голосом, делая долгие паузы. Адам расслышал вдалеке новый звук неизвестного происхождения и весь напрягся, словно гончая, изготовившаяся мчаться за добычей. Хельвен невольно схватилась за его рукав, словно пытаясь его сдержать.

Адам посмотрел на жену.

— Помоги мне надеть доспехи, — бросил он, поворачиваясь в сторону главного здания замка, перехватил удерживающую его руку и сжал в своей, увлекая Хельвен за собой. — Я хочу поместить Родри ап Тевдра в зале. Запирать его необязательно, но присматривайте за ним повнимательнее.

— В том, что случилось, виноват его брат, так ведь? — твердо спросила Хельвен.

Супруги пошли порознь, так как по винтовой лестнице можно было двигаться наверх к спальне только по одному.

— Готов поставить на кон все серебро, какое только сыщется в Торнейфорде, что это именно так, — угрюмо кивнул Адам. — Он захватил Майлса с целью выкупа. — Адам снял со специального шеста свою кольчугу.

— Но если бы ты не захватил парня и не сделал его пленником… — начала Хельвен, но тут же поспешно замолчала, мысленно выругав себя за необдуманные речи.

Адам резко повернулся, но сразу опустил взгляд. Тем не менее по энергичному движению желваков вокруг рта было ясно, что начатая Хельвен фраза пришлась Адаму очень не по нраву.

— Извини меня, — Хельвен коснулась его плеча. — Можешь даже обругать за сварливость. Я знаю, ты не виноват. Просто…

— Ты знаешь, что я готов все безропотно выслушать, — закончил Адам, слегка приподнимая брови. — Только постарайся не заходить слишком далеко. Или полагаешь, мне все безразлично? Может, ты думаешь, мне самому не приходила в голову эта мысль?

Подбородок Хельвен задрожал. Она боролась с подступающими слезами, но не выдержала и расплакалась. Адам чертыхнулся, усадил ее к себе на колени, потом поцеловал, приговаривая:

— Не надо, тише.

— Ему плохо, — всхлипывала Хельвен, — он старый и больной. Я видела, каких трудов ему стоит подняться по ступенькам и влезть на коня. Он этого не переживет!

Хельвен подняла с кровати кольчугу и принялась помогать мужу облачиться в нее. Со времени последнего использования кольчугу отчистили в мешке, наполненном песком, увлажненным уксусом. Это позволяло избавиться и от грязи, и от ржавчины. Затем кольчуга высушивалась, аккуратно смазывалась жидким маслом и развешивалась на шесте ждать новой надобности надеть ее.

Заклепки зашелестели тонким серебристым звуком, струясь по телу Адама. Встав в полный рост уже в кольчуге, Адам выглядел вдвое шире, чем был на самом деле. Следующей деталью боевого облачения являлась специальная накидка без рукавов из бархата лазурного цвета, надеваемая поверх кольчуги. Затем шел тяжелый позолоченный пояс для меча. Когда же Адам прицепил сбоку и сам меч, Хельвен отошла на шаг, чтобы целиком увидеть военный наряд мужа. По спине внезапно пробежал холодок. Мужчина, никогда не любивший изображать из себя воина, на самом деле превратился в воина.

— Адам, будь осторожен, — неуверенно проговорила Хельвен. — Я… не хочу потерять и тебя.

— Я пришлю весточку с посыльным, прежде чем возвратиться, — в его голосе угадывалось сочувствие. — Я знаю, что ждать так же трудно, как делать дело. — Снова выпрямившись, он засунул латные рукавицы в шлем и свободной рукой, толстой и неповоротливой от бронированного облачения, обнял Хельвен за талию. Адам держал жену осторожно, стараясь не очень сильно прижимать к себе из опасения поранить или прищемить заклепками. Но поцелуй был крепким, жадным и энергичным, передававшим Хельвен все, что нельзя выразить объятиями. Потом он повернулся и пошел во двор замка, где уже собирались воины.

Майлс открыл глаза, с усталым безразличием созерцая черные расплывчатые стволы деревьев. Тупая гложущая боль отдавалась в груди и правой руке. Особенно тяжело было дышать: каждый вдох раздвигал сломанные ребра и причинял нестерпимые мучения. Свежий морозный воздух пробирал до мозга костей. Или это ползучее прикосновение костлявых пальцев смерти?

Среди деревьев слышались голоса валлийцев. Говорили на языке его детства, так давно выученном среди зеленых лесов Повиса в семье его деда-валлийца. Но сейчас почему-то те времена стали такими близкими, что Майлсу казалось: он даже видит тени тех людей, чувствует сыроватый дымок костра и слышит их заливистый смех. Но ведь это происходит на самом деле! Он попал в плен к валлийцам, но не тогда, в восемь лет, а в восемьдесят два года, когда тело крепко сковано путами старческой боли. Смех притих, одна из теней отделилась от других и превратилась в высокого широкоплечего валлийца. Именно он командовал набегом, а сейчас протягивал пленнику заткнутую пробкой бутыль с медовым напитком и горбушку черного хлеба.

Майлс покачал головой — он не чувствовал ни голода, ни жажды. Больше ничего не чувствовал, кроме, может, легкой печали при мысли, что так много знакомых и дорогих ему вещей больше нельзя увидеть хотя бы на миг.

— Какой же ты глупец, — тихо промолвил он по-валлийски.

Давидд ап Тевдр пожал по-медвежьи громоздкими плечами.

— Что ты несешь, старик? Я обменяю тебя на своего брата. Разве это неразумно?

— Покойники ничего не стоят. — Майлс даже сумел изобразить на измученном лице какое-то подобие улыбки. — Нет, не твой парень… пока. Он сейчас в прекрасной форме. Но ты забыл, что будет, если выставить слабеющую свечу на сквозняк. У меня осталось слишком мало времени, а значит, и у тебя.

— Пропади ты пропадом, старик, но видит Бог, я не допущу, чтобы ты умер! Сначала ты послужишь делу, которое я задумал, — сердито, хотя и неуверенно, заявил валлиец.

— Даже не рассчитывай, — прошептал Майлс и закрыл глаза, погружаясь во тьму.

* * *

Хельвен находилась на прощальной службе у гроба скончавшегося возчика, когда к ней подошел ФицСимон, в отсутствие старших офицеров исполнявший обязанности командующего гарнизоном замка.